Книга Кофемолка, страница 62 – Михаил Идов

— Что ты смотришь? — спросил я.

— Ничего.

Я подошел к ее компьютеру, закрыл окно с «Шариками», поставленными на паузу на невероятно высоком уровне, и проверил почту. Ни слова ни от Карины, ни от Иволгина, ни от несправедливо уволенной Рады, ни от наших многочисленных кредиторов. Не было даже нового спама, что вообще неслыханно: меня покинули даже мои верные корреспонденты с именами типа Леггорн Циолковский или Ескювель Б. Пендераст. Ни денег из Нигерии, ни таблеток для увеличения пениса. На секунду меня охватило идиотское чувство, что я не существую.

Я разделся и лег в постель. Нина молча предоставила мне место — откатившись и освободив нагретую половину, — направила пульт на экран и казнила суетящихся кондитеров. Она знала. Я знал, что она знала.

— Тебе Аркадий звонил? — спросил я нейтральным тоном, все еще хватаясь за клочки презумпции невиновности. На всякий случай, вдруг он не звонил. Вдруг мне удастся все рассказать самому.

— Давай спать, — сказала она.

И мы оба притворились, что спим.

Еще говорят, что изменивший супруг чувствует прилив нежности к своей обманутой половине. Вот это абсолютная правда. Решение Нины обойтись без большого разговора наполнило меня щенячьей благодарностью и даже легкой надеждой: конечно, моя жена дулась и не подпускала к себе, но ей нужно было время, чтобы отойти от нанесенного мною оскорбления. Я начал процесс покаяния с того, что сочинил Нине стишок, как в те времена, когда мы только начали встречаться. Я написал его ночью и подсунул ей утром.

Зло избегает кары,

Добро получает пó шее.

Злодеи заводят бары

И пьют в них за все хорошее.

Но если добру идти прахом,

А зло ждет успех,

То нет ничего круче краха,

А я круче всех.

— Интересно, — сказала Нина незаинтересованным тоном. — Оно называется in apologia, но в нем нет извинений. Более того, ты, кажется, ужасно доволен собой.

— А, — сказал я. — Но ты заметила, как твое имя закодировано в названии?

— Клянусь богом, — сказала Нина, закатив глаза. — Если бы ты принес мне цветы, это были бы нарциссы.

Меня это задело. Более того, я принял это за вызов. Я решил купить жене подарок, который она ни при каких обстоятельствах не смогла бы счесть эгоистичным. Не знаю точно как, но на следующий день я очутился в «Сакс Пятая Авеню».

До Дня благодарения оставался еще месяц, а витрины «Сакса» уже были украшены на Рождество. Объединяющей темой служил девиз «Хочу!», в котором, как, видимо, казалось авторам, крылась идеальная доза игривой дерзости. Для человека в моем положении он звучал возмутительно. Я прошелся по шумному, забитому людьми первому этажу, мельком поглядывая на ювелирные украшения и уворачиваясь от разбрызгиваемых продавщицами духов. На моем личном счете, к которому я давным-давно не прикасался, лежало около семисот долларов. Эти деньги ничего не меняли; лучше уж потратить их на что-нибудь, что доставит удовольствие Нине. Милой, непоколебимой Нине.

Обычно, в дни до «Кольшицкого», у меня не было проблем с выбором подарков для нее. Она любила фильмы Феллини и фотографии Дианы Арбюс, группу «Слитер-Кинни» и мультики Миядзаки. Более или менее целенаправленные броски в любом из этих направлений обычно срабатывали. В этом смысле «Саксу» нечего было предложить: несмотря на цветастую суету вокруг, в магазине царила сухая аура менопаузы. В любое другое время я бы сбежал отсюда куда подальше, но я был твердо настроен найти для Нины какой-нибудь предмет, кричащий: «Другая жизнь!» Платок от «Гермеса», статуэтку от «Льядро» — что-нибудь бессмертное и бессмысленное, что-то, чего мы никогда не купили бы раньше. Трата являлась самоцелью. Я жаждал подойти к прилавку — к правильной стороне прилавка, от которой при желании можно отойти, — подозвать клерка, задать пару умных вопросов и получить уважительные ответы. Для этого «Сакс» был идеален.

Я наконец присмотрел пашмину от «Барберри» за $650, с легкой голубовато-бежевой вариацией на тему их замыленной классической клеточки. Я растянул процесс покупки как только мог, пересмотрев не меньше дюжины других пашмин, хотя прекрасно знал, что возьму эту. Я даже отвлекся на полку с трехтысячными сумочками, порылся в них, зевнул, затем внезапно вернулся и взял в руки пашмину, как будто я ее только что выбрал, повинуясь внезапной тяге к клетчатому. Я постукивал пальцами по прилавку, пока клерк лет сорока заворачивал мой приз в шуршащую бумагу, и тщетно искал искру уважения в его немигающих, направленных в пол глазах.

— Не понимаю, — сказала Нина, глядя на подарок, когда я развернул его перед ней. — Что ты делаешь?

Я ожидал любой другой реакции, но не этой.

— Я… вот, решил купить тебе. Думал, понравится. Ты последнее время увлекаешься шалями.

— А, — сказала Нина, уронив пашмину на кровать. — Она слишком теплая для места, куда я еду.

— Ты часом не в Куала-Лумпур собралась?

Это прозвучало как бульварный роман, читаемый вслух. Настоящие живые люди, люди, которых я знал, не боролись с поворотами сюжета, где фигурировала Малайзия. Я испытал сильнейшее желание проснуться, выбраться из этого фантастического измерения, в которое мы себя ввинтили. Переродиться в пешку с четко обозначенным начальником, зарплатой два раза в месяц и прилагаемыми к ней Дилбертианскими дилеммами. [86] Что угодно, кроме этой мыльной оперы банкротства, измен, сорванного шантажа и внутрисемейных растрат. Этой дурацкой бури в чашке эспрессо.

Нина улыбнулась мне, олицетворение строгой доброжелательности. Как мать, вежливо информирующая сына, что он наказан.

— Я задумывалась об этом, — сказала она.

— Насколько серьезно?

— Довольно серьезно. Только об этом и думала, — Нина вздохнула. — Ни минуты не проходит, чтобы я сама с собой не спорила, ехать мне или нет.

— Что говорит твой оппонент?

— Все бросить. Сдаться и сбежать.

— Пожалуйста… не надо, — я беспомощно погладил пашмину, которая свернулась между нами, как пушистый персонаж из мультфильмов Миядзаки. Кацуко, учуяв родственную душу, прыгнула на кровать и примостилась рядом.

— Брысь, — шикнула Нина. — Марк, я должна тебе что-то сказать.

О боже, подумал я. Вот оно: сейчас она признается, что спит с Кайлом. Скорее всего, уже несколько месяцев. Прямо у меня под носом. Неудивительно, что она все так спокойно восприняла.

— Ты спрашивал, почему дивиденды из инвестиционного фонда так сильно уменьшились. Так вот: потому что в нем ничего не осталось.