Книга Чес, страница 36 – Михаил Идов

– Пошли, милый, – произнесла она чужим, заученным голосом. – Пойдем.

– Да, пойдем, – прошептал Оскар. – Пойдем.

– Amerikancy? – спросил надтреснутый мужской баритон из аболютной тьмы, раскинувшейся между ними и Римским-Корсаковым. – Nu-nu.

Оскар и Оля разомкнули объятия. Он прищурился в сторону голоса и увидел черную кляксу на фоне другой черной кляксы. Надел очки. Клякса разделилась на три человеческие фигуры: милиция. Одичавшие петербургские менты.

Все в порядке, попытался успокоить себя Оскар. У них такая работа. Бояться нечего. И вообще, они с Олей всего лишь целовались. Он даже успел порадоваться этому “всего лишь”: поцелуй для Оскара еще никогда не был “всего лишь”. Он был всем, что могло быть.

– Что вы делать? – спросил тот же голос, гораздо громче и на отвратительном английском. – Порно, да? Делать порно?

Хозяин голоса вышел на коврик зеленоватого света, проложенный по асфальту вывеской близлежащей аптеки. Милиционеру было лет тридцать пять. Его увесистые усы раскинулись параллельно козырьку фуражки и почти на ту же длину. Оскару пришло в голову, что это как раз он походил на полицейского из старого порнофильма. Но указывать на эту забавную деталь здесь и сейчас, наверно, все-таки не стоило.

Вслед за ним в освещенный квадрат один за другим вышли остальные два милиционера. Один был немолод, с исклеванными оспой щеками. Второй оказался не старше Оскара, явный новичок, но на его лице уже обосновалось не знающее возраста хищное выражение.

– Порно, да? – снова спросил усатый, сжав локоть Оскара в том же месте, где секунд двадцать назад еще трепетали Олины пальцы. Он, по всей видимости, отвечал в этой троице за общение с иностранцами – или за общение как таковое. – Чика-чика?

– Скажи что-нибудь по-русски, – шепнул Оскар отступившей на шаг Оле.

– Ты с ума ушел? – прошипела Оля. – Если они примут в нас американцев, могут пустить. Дай им денег.

– Что значит дай им… У меня нет денег.

– Как нет? Совсем нет?

– На мне фрак! Там нет места для…

– Но мани? – встрял усатый милиционер. – Я слышу, нет денег?

– Нет-нет, – заверил его Оскар. – Это все недоразумение. Денег нет. И порно нет. Я американский гражданин.

– О’кей, – миролюбиво ответил милиционер, не отпуская, впрочем, Оскарова локтя. – Теперь писать бумагу.

Оля вздохнула и протараторила что-то по-русски. Cashtransaction cashtransaction. Усатый кивнул и помахал рукой. И тут она обернулась и зашагала прочь. Прочь от Оскара, под сень темного памятника, в таинственную Коломну.

– Оля, – тихо позвал Лунквист. – Оля?

– Я вернусь! – прокричала она, не оборачиваясь и не замедляя шага. – Не волновуйся!

– Теперь идти, – потянул Оскара за локоть усач.

До отделения было несколько кварталов. Как и все остальное в этом городе, оно располагалось в до нелепости красивом здании – старинной пожарной башне с колокольней. Четверка – порнокоп с Лунквистом, за ними милиционер помоложе, за ним милиционер постарше – промаршировала через подворотню в Г-образный внутренний двор, по лабиринту беспорядочно запаркованных милицейских джипов и, наконец, сквозь клепаную дверь на истошно вскрикнувших петлях, которую милиционеры нашли в темноте на ощупь.

– После вас, – язвительно произнес усатый по-английски. В кино выучил, наверное.

Оскар почти ожидал увидеть средневековый застенок, а обнаружил залитый светом офис. Стены были обшиты волнистыми панелями псевдодерева; в центре стояли сдвинутые лицом к лицу два письменных стола с внушительной кипой бумаг поперек границы. Вокруг бумаг красовался довольно уютный натюрморт – пепельница, колода карт, газета с наполовину заполненным и наполовину исчерканным каракулями кроссвордом, пара телефонов и электрический чайник. Оскар даже приметил вялые попытки украсить отделение к Новому году, кульминацией которых служила елочка из серебряной мишуры в ближнем правом углу. Через всю комнату низко провисала незажженная гирлянда с лампочками в виде сосулек, в одном углу заткнутая за покосившийся портрет Ельцина, а в другом обвившаяся вокруг рамы плаката с Арнольдом Шварценеггером в фильме “Красная жара”.

Младший милиционер перехватил Оскара за локоть и отвел его к клетке в дальнем углу комнаты. Для клетки она выглядела довольно безобидно, напоминая скорее большую кладовку. Между прутьями зияли столь щедрые зазоры, что Оскар – ну, не Оскар, но человек габаритов, скажем, Яши – мог, казалось, запросто выйти наружу. На зеленой задней стене даже имелся календарь – за 1988 год, с котиками.

Впрочем, молодой милиционер не собирался бросать Лунквиста за решетку. Вместо этого он вытащил из ящика стола пару наручников, пропустил руки задержанного через прутья и приторочил его таким манером к клетке снаружи. Усатый милиционер очистил дальний угол двойного стола от мусора, взгромоздился на него спиной к Лунквисту и закурил. Милиционер постарше тем временем уселся за стол с ближней стороны и принялся прилежно заполнять какой-то документ. Перед ним стоял еще один, настольный, календарь, на который он периодически, не переставая писать, посматривал. Этот устарел ровно час назад. “Декабрь-1999” изображал медсестру, возвращающую к жизни двух безголовых, но очень здоровых пациентов одновременно.

Ну и ничего страшного, подумал Оскар. Сейчас я просто попрошу их позвонить в отель, и

* * *

Он не уловил момент, когда в контакт с мягкими складками его живота вошел кулак. Только ядовитую звезду боли, разошедшуюся от точки удара. Желчь заплясала на языке, мягкие разряды прошли по рукам и ногам, но все это было вторично по сравнению с бунтом, который поднял его потрясенный желудок.

– Опа! – воскликнул усатый милиционер, как официант в греческом ресторане, и развернулся, не слезая со стола. Молодой – это он меня ударил, бесстрастно подумал Оскар, – тряс кулаком, описывая им мелкие круги.

– За что? – завопил Оскар. Кислород возвращался в легкие беспорядочными, неравными дозами. – Почему?

– Му-у-у, – повторил старший ласково, заканчивая заполнять документ и со смаком его подписывая. – Му-у-у. A nu-ka v’ebosh’ emu esche razok, chtob ne vyakal.

Усатый, вконец зачарованный происходящим, слез со стола и подошел поближе – полюбоваться. Младший замахнулся опять, но коллега отпихнул его в сторону; в результате оба чуть не свалились на пол, а старший, глядя на это, мелко захихикал. Только теперь до Оскара дошло, что все трое были чудовищно, неописуемо пьяны.

– Uchis’, blya, – сказал усатый младшему. Он поскреб нос, явно что-то прикидывая, и наконец придумал отличный ход: закинул правую ногу назад градусов на двадцать, будто готовясь завести мотоцикл, и ударил Оскара коленом в пах.

Хорошая новость состояла в том, что про боль в животе было забыто. Плохой новостью являлось все остальное. Несколько секунд спустя Оскар приоткрыл глаза, только чтобы увидеть, как старший милиционер встает со стула и приближается к нему с отеческой улыбкой.