Онлайн книга «Счастливые»
|
«Какая же она вся новенькая, как эти новорожденные зубки, – восхитилась про себя Вера. – И совершенная инопланетянка…» – Ну, давай познакомимся, – склонилась она к девочке. – Меня зовут Вера Александровна, а тебя как зовут? – Мария, только не зовите меня Маша, я терпеть не могу. – Я тебя вполне понимаю. Мария – прекрасное имя. – Мне бы хотелось Глория. Вырасту, стану Глорией, – объявила девочка. Шурик уставился на Стовбу. Она была неузнаваема. В ней появилось нечто новое и кинематографическое. За годы, прошедшие с рождения дочери, Стовба не то чтобы изменилась – следа не осталось от дрябло-рыхлой красавицы. Она стала худа, резка и подвижна. Светлые тяжелые волосы, вызвавшие когда-то любовный недуг у Энрике, остригла коротко. Больше не щурилась – стала носить очки. – Узнал? – спросила тихо Стовба, указывая глазами на дочку. И Шурик, встрепенувшись, сделал предупреждающий жест: ни слова. Стовба соображала быстро и сразу же поправилась: – Я думала, ты меня не узнаешь… Но Вера не обратила никакого внимания на их беглые слова. Внешность этой девочки, весь ее облик – порхающий, определила Вера, скоростная мимика, привлекательность редкого зверя тронули ту глубинную струну, которая в организме Веры заведовала столь развитым чувством прекрасного. – Пошли чай пить, я торт «Прага» купил, – предложил Шурик и открыл дверь в кухню. Чай был накрыт в кухне, не парадно. Пили английский чай с ванильными сухарями и тортом – в аккурат был файф-о-клок. Ела Мария увлеченно, помогая пальцами и мотая головой от удовольствия. Облизала шоколадные разводы, отерла кошачьим движением рот, повернула голову на длинной шее таким изысканным движением, с паузой в середине, с завершением движения в его конце, обозначенным легким подъемом подбородка, после чего сказала Вере грустно: – Такого у нас не бывает. Очень вкусно. Жалко, больше не могу, – и скорбно шатнула головкой. Вера совершенно автоматически повторила ее движение, поймала себя на этом, улыбнулась – какая заразительная пластика! – Ну, идем, я покажу тебе елку, – предложила Вера и повела Марию в большую комнату. Оставшись одни, Шурик со Стовбой закурили. Сигарет «Фемина» уже не было, зато Шурик угощал официальную жену заграничными сигаретами «Лорд». Между глубокими затяжками Лена сообщила, что уже давно живет в Ростове-на-Дону, работает в хорошем месте, все в порядке. Только вот ей срочно понадобился развод, потому что появилась возможность соединиться с Энрике: он нашел одного американца, который готов приехать в Россию, оформить с ней брак и вывезти ее. – Американец – на Кубу? – при всей своей политической невинности Шурик усомнился. Стовба смотрела на него обкомовским взглядом своего отца – неподвижно и тяжело: – Ну да… Я не сказала тебе главного. Фидель – чудовище. – Какой Фидель? Ты же про Энрике рассказываешь? Стовба сняла очки, посмотрела на Шурика, приблизив к нему лицо, потом снова надела: – Какой? С бородой! Кастро, вот какой! Отец Энрике был с ним с самого начала, с Плайя-Хирон! Понял, кто они? Все понял? Шурик кивнул. – Так вот, у Энрике есть старший брат, от другого отца, от поляка. Мать была красавица, с Каймановых островов. А брат его, поляк, с Кубы дернул, а Фидель мстительный, как черт, и он посадил отца Энрике, хотя дело было не в этом поляке, он вообще никакого отношения к ним не имел, у них какие-то были политические разногласия. А когда он отца посадил, то и до Энрике добрался, его отозвали из Москвы и тоже посадили. Энрике вышел из тюрьмы, отсидев полных три года. А отец не вышел. Говорят, умер в камере от сердечного приступа. Понимаешь? Шурик почтительно кивнул: история заслуживала уважения. – А потом Энрике с Кубы сбежал. Уплыл на лодке, как и многие другие кубинцы. Следишь? Он уже год, как в Майами. Связь у нас редкая. Энрике живет как беженец, но ему обещали грин-карту. А пока он выехать никуда не может. Работает он как проклятый и еще экзамены сдает за университет, хочет свое медицинское образование подтвердить. И нашел он американца, который обещал все это провернуть – с браком. Понимаешь теперь, почему мне так срочно развод понадобился? А так мне от штампа этого ни тепло ни холодно… Опять запахло кинематографом – авантюрным. Изменилась не только внешность Стовбы, изменилась и манера разговора – из прежней вяло-высокомерной на отрывистую и деловую. – Ты понимаешь теперь, почему мне развод срочно понадобился? – Ну, конечно. Только ты, Лен, имей в виду, мама не знает, что мы с тобой расписаны, и я бы не хотел, чтобы она узнала… Понимаешь, да? – Конечно, конечно, я просто пошутила неудачно. – Она поменяла тему. – А помнишь, какая Мария была страшненькая, когда родилась? А выросла красавицей. Смотрела Стовба гордо. – Лен, девочка потрясающе красивая, но я ее тогда и не запомнил – что-то желтенькое было и сморщенное. – Она на мать Энрике похожа, только еще лучше, – вздохнула Стовба. Пока на кухне велись переговоры, Мария разглядывала елочные игрушки, радовалась всеми оттенками детской радости сразу – горячо, бурно, изумленно, тихо, бессознательно и религиозно. Вера же с благоговением разглядывала эту эмоциональную радугу: какое богатство! Какое душевное богатство! Вера сняла с елки стеклянную стрекозу, лучшую из сохранившихся бабушкиных игрушек, и завернула ее в папиросную бумагу. Мария стояла перед ней, сложив руки и опустив длиннейшие ресницы, затенявшие щеки. Маленький сверток Вера положила в одну из японских коробочек, оставшихся от покойного ордена, и Мария взяла коробочку двумя руками и прижала к груди. – О-о… – простонала девочка. – Это мне? – Конечно, тебе. Девочка закрыла лицо скрещенными ладонями и ритмично закачалась. Вера испугалась. Мария отняла руки от лица и сказала трагическим голосом: – Я могу сломать. Вера погладила ее по волосам – они были приятно маслянисты на ощупь. – Каждый может сломать. – У меня часто так случается, – и вздохнула. – У меня тоже случается, – успокоила ее Вера. – Хочешь, я тебе поиграю? Когда они вошли в комнату, елка сразу приковала внимание девочки, и только теперь она заметила пианино. – Какое голое пианино, без простынки… – произнесла девочка, погладив лакированное дерево. – Что ты имеешь в виду? – удивилась Вера. – У моей учительницы Марины Николавны простынка лежит с кружевами, – объяснила Мария. Вера усадила Марию в кресло Елизаветы Ивановны и заиграла. Из Шуберта. Сначала девочка слушала очень внимательно, но неожиданно подбежала и хватила по клавиатуре кулачком. Рыкнули басы. Мария завертелась волчком и завизжала: |