Онлайн книга «Лицей послушных жен»
|
– Вкусно… И я с облегчением бешено заработал ножом и вилкой, как будто приехал на собственную кухню с голодного края. Было такое чувство, что меня помиловали после приказа о казни через повешение! Если бы она сказала что-нибудь противоположное, не уверен, что я бы не выпрыгнул из окна. Потом я мечтал, чтобы поглощение бифштексов продолжалось как можно дольше. Поскольку просто не знал, что делать дальше. Разумеется, от нее нельзя было ожидать никакой инициативы. Она поела, отодвинула тарелку, аккуратно вытерла руки и губы салфеткой и сложила руки на коленках, как первоклассница в школе. Хм… «Ну, в принципе, у нас есть куча дел», – подумал я и спросил в лоб, чтобы показать, что мы здесь собрались не для забавы: – Ты сказала, что не знаешь, кто такая Тамила. Между тем Тамила – это полное имя одной вашей ученицы. – Но у нас нет таких имен… – растерянно, как на допросе, сказала она. – Знаю. Для вас она была Тур. Ее ручонки упали с колен, а глаза чуть ли не вдвое увеличились от страха. Она молчала. Только моргала на меня своими глазенками, как будто увидела в моей руке топор. Я поспешил успокоить ее: – Не бойся. Дело простое: ее бабушка попросила меня узнать, отчего она умерла. Вот я и подумал, может, ты что-нибудь знаешь. Но мои слова не успокоили ее. Она вся сжалась, как моллюск, и пропищала так же, как пищат моллюски, когда на них брызгаешь лимонным соком: – Я ничего не знаю… Но было в ее голосе и словах нечто такое, что дало понять: знает. И я превратился в настоящего следователя. – Неправда, – достаточно строго сказал я. И чтобы надавить на ее совесть, добавил: – Если ваше заведение такое идеальное, то должен сказать, что вас учат идеально врать! Она закрыла лицо руками и так горько разрыдалась, что кошка прыгнула ей на колени, пытаясь подсунуть свою голову под ее ладони. Я тоже, честно говоря, испугался. Разве я хотел обидеть Колибри? Я присел перед ней на корточки и, так же как Кошка, попробовал оторвать ее ладони от лица. – Ну, ну… – смущенно бормотал я. – Успокойся, Колибри! Не надо плакать, малыш. Ну-ну-ну… Все это звучало по-идиотски и не дало никаких результатов. Я вздохнул, поднялся, прошелся из конца в конец по кухне, размышляя, что делать. Если бы она была младенцем, я бы погремел перед ее носом погремушкой! И в ту же секунду я понял, что могу сделать. Вынул из футляра саксофон… Я совсем не думал, что сыграю. Но что-то все-таки сыграл. Пальцы сами показывали путь мелодии – и я ничего не мог с этим поделать. Я играл то, на чем мы остановились с Минни. Ту самую мелодию, под которую она танцевала, ту, которую больше не играл никому и никогда. Собственно, я и не играл, а только прислушивался к словам, которые давно слышал, но не мог до сих пор вычленить из музыки. «Отныне и навсегда ты никогда не будешь чувствовать холода, голода, разочарования и насмешек. Ты найдешь свою амфору, свой серебряный щит и их место в изгибах пространства. Корона найдет свою голову, посох – свою руку, глаза – свою цель, ягненок – свои ясли, краски – свое полотно, ступни – свою дорогу, раны – свой бинт… В небесном челне по лунному озеру во вспышках зарева поплывешь вечной осенью… В южном городке среди раскаленной черепицы будет ждать тебя ослик, нагруженный пряностями, и ты найдешь свой приют среди разноцветных полотенец, глиняных свистков, на страницах книг, в миске с розовой водой, под полотняным навесом прибрежных кафе, на дне фарфоровой чашки… В небе, в море и на суше… В камне, где в отпечаток археоптерикса можно залить воск, а можно – свинец… В животе золотой рыбы засветишься тысячной икринкой… Тонким смычком переплывешь круги одиночества на воде…» Последняя нота ударила о край стакана, расколов его пополам… Я долго не мог обернуться. Потом услышал ее тихий голос: – Она была лучшей из нас… Видимо, речь шла о той девушке, Тур, Тамиле. Я отложил саксофон и подсел ближе. – Она во всем была первой, – продолжала говорить она. – Лучше всех танцевала, рисовала, писала стихи, играла на фортепиано… И вообще – просто была лучшей. Ее выбрали на первом же балу. Я… Мы это видели через потолок… И жених у нее был лучше всех. Алекс. Алекс Струтовский. Она уезжала от нас такая счастливая… А потом Лил случайно услышала, как госпожа Директриса сказала, что она, Тур, якобы влюбилась в… – она замялась и добавила: – в стрита… Я не удержался от кривой ухмылки, и она совсем смутилась: – Ну… в человека не нашего круга… – А этот Алекс был вашего круга? – с той же кривой ухмылкой спросил я. – Все, кто приезжает на балы, нашего круга! – уверенно сказала она. – А как это проверить? – не унимался я. – У них что – голубая кровь? Она растерялась: – Это не обсуждается… – А если бы обсуждалось? Она надолго замолчала, а потом, напряженно и сосредоточенно выговаривая каждое слово, произнесла шепотом: – Они… платят… за наше обучение… И… за… все остальное… Мы должны быть благодарны… О! Что-то подобное я недавно уже слышал! Но я не сказал этого вслух: видел, что ее глаза вот-вот опять готовы пустить фонтанчик. Надо быть осторожным. – Значит, ваше заведение не такое уж бескорыстное, если за вас платят и в конце концов покупают как товар на рынке. – Это не так! – воскликнула она и снова закрыла лицо руками. Но на сей раз не заплакала – просто закрыла, и я заметил, как ее щеки покраснели. Я решил дожать и безжалостно сказал: – А как? У нас говорят: кто платит, тот и заказывает музыку. При чем тут благодарность? Она убрала руки от лица, ее глаза горели праведным гневом: – Так говорят у вас! Потому что вы… вы… вы – стриты! А у нас… У нас все происходит красиво! – Она снова сжала руками виски, отчаянно терла их и несла какой-то полный бред: – Он взял ее за руку – она задрожала, опустив глаза, – он стал перед ней на одно колено – я тебя люблю – мы будем счастливы – ты мое солнце, ты мое небо – они взялись за руки и пошли по краю моря в счастливую даль, где их ожидало светлое будущее… Я не знал, как на это реагировать. Может, они там и правда все больные на голову. Эх, жаль… Я поднялся и отошел от окна, в двойном стекле которого отражалась вторая полная луна. За спиной я слышал, как она пытается взять себя в руки – ее дыхание постепенно становилось ровным. Наконец я снова услышал ее голос: |