Онлайн книга «Исповедь мачехи»
|
Отец спокойно отвечал на все ее звонки и вопросы, но в конце концов отрезал: «Я тебе сказал, где ты должна быть и во сколько? Стой и жди, пока мы не приедем. И не дергай меня: я за рулем». Я даже не стала пенять мужу на его тон. У меня не было сил. Да и потом, сколько можно стоять между ними? Она не понимает элементарных вещей, что ли? Попробовала бы я своему папе так названивать… То, что происходило дальше, я помню как вчера. Когда мы пришли к назначенному месту, Алевтина рыдала. Рыдала в буквальном смысле этого слова. Стояла посреди улицы и навзрыд плакала, не обращая внимания ни на прохожих, которые оглядывались на нее, ни на нас, подошедших. Маша и Егор сразу схватили Алю за руки, начали гладить по плечам, как-то пытаться обнимать ее. Старшая сестра отталкивала их и огрызалась. Я подошла к Алевтине: – Что случилось? Кто тебя обидел? – Ты слышала, как папа со мной разговаривал? Я что ему – рабыня?! – вдруг на всю улицу закричала она в ответ. Я даже отшатнулась. Набрала воздуха, помолчала и, взяв себя в руки, как можно спокойнее ответила: – Аль, папа все правильно тебе сказал: пришла – стой и жди. Чего названивать, тем более он за рулем?.. От этих моих слов рыдания усилились. Я к Андрею: – Иди к ней, объяснись, сейчас родня соберется. Стыд-то какой… – Кать, я не пойду, это бесполезно. – ?! – Это истерика. Обычная истерика ее мамы… Успокаивать бесполезно. Смотри, что будет дальше. – Неудобно же, на нас все смотрят! – А ей этого и надо… Я ничего не понимала. Подошли родственники. Конечно, все сразу – к Але. А Алевтина содрогается от рыданий, объяснить ничего не может и в руки себя взять – тоже. Идем в кафе, чтобы пообщаться. Аля трясется. Сидим в кафе. Продолжает плакать. Провожаем родственников. Дрожит и всхлипывает. Проводили. Сели в машину. Совершенно непонятно, куда ехать: веселиться в аквапарке нам расхотелось. Маша и Егор, которые видели все, что происходило с самого начала, слышали ответы папы на звонки старшей сестры, сидели тихо, как воробушки. Они смотрели то на старшую сестру, то на папу, то на меня, и я видела, что они не знают, как себя вести. Егор пытался взять Алю за руку – сестра выдергивала свою руку и шипела: «Не трогай меня…» А Маша теребила меня и просила дать Але «какую-то таблетку для настроения». Я уже поняла, что происходит, хотя подобную женскую истерику видела впервые в своей жизни. Мне было нестерпимо стыдно перед Машей, которой уже исполнилось шесть лет, и перед маленьким мужчиной Егором, которому через месяц должно было исполниться девять. Они уже все запоминали… Аля уселась на переднее сиденье рядом с отцом, продолжая всхлипывать. А я боялась даже взглянуть на мужа. За все годы нашей жизни с ним я плакала в лучшем случае два-три раза… Андрей медленно, делая паузы между словами, обратился к старшей дочери: – Даже если предположить, что я был не прав в форме подачи материала, ты не можешь себе позволять подобные истерики. Ты понимаешь, что таким своим поведением унижаешь не только нас, но прежде всего себя?.. – Ну пап… – тут же ответила Алевтина. Было такое ощущение, что она ждала, когда отец начнет с ней объясняться. – Ты о детях подумала? Они же испугались! Ты рыдала так, как будто кто-то умер… – А что ты… – Аля! Если ты немедленно не возьмешь себя в руки и не успокоишься, я высажу тебя из машины. Я не намерен любоваться твоей истерикой. Ты на пустом месте устроила сцену… – Я?! Это ты наорал на меня при всех, выставил идиоткой… – Аль… Это сейчас плохо закончится. Я не орал «при всех», а отвечал лично тебе на звонки по телефону. Ты хоть бы младших брата и сестру постеснялась… Они ведь все видели и слышали… И потом, Аль, нам всем надо поберечь Катю. Ей сейчас совсем нельзя нервничать. Мы ждем ребенка… И вдруг – никаких слез, абсолютно ясные глаза, улыбка и: – Ой, а почему вы мне раньше не сказали?.. Я обалдела: мгновение – и все… Человек вменяем, и ничто не напоминает о рыданиях. Ну, только если красные глаза и распухший нос. Какое-то время мы ехали в тишине. Потом Андрей включил радио. Воздуха внутри меня стало как-то побольше. Мне было так стыдно… Во мне все горело. Перед глазами еще стояли встревоженные лица наших родственников, которые застали эту сцену со слезами Али. Я сомневалась, правильно ли сделала, никому не объяснив, что происходит, ведь очевидно, что все, кто не был внутри нашей ситуации, сочувствовали Але, жалели Андрея, который «разрывается между детьми от второго брака и дочерью», и корили меня… Разве допустила бы родная мать публичную истерику дочери?!. И у Егора, и у Маши случались детские истерики на почве «Хочу! Купи!» Трехлетний Егор однажды лежал в луже зимней грязи посреди магазина… Я, помню, наклонилась к нему, орущему, и так, чтобы никто не слышал, сказала: «Успокоишься, встанешь и выйдешь. Я жду тебя на улице». Повернулась и ушла. О, под каким градом взглядов я – жена мэра – выходила из магазина… Чего мне стоило оставить сына в таком состоянии, знаю только я. Но я была глубоко убеждена: это единственный способ прекратить подобные выходки один раз и навсегда. И оказалась права. А четырехлетняя Маша устраивала мне каждый вечер концерты по поводу и без. Ее главной задачей было дождаться возвращения с работы папы. Как только отец переступал порог квартиры, Маша превращалась в нечто. Но все имеет предел. И мое терпение тоже. Тем более что в тот вечер дочь впервые в жизни закатила настоящую истерику. Со слезами, с криками, переходящими в визг. Маша должна была выпить обязательную ежевечернюю чашку кефира. Когда полились слезы и я увидела, что дочь «в ударе», я закрыла дверь на кухню, запретив Егору и Андрею даже подходить к нам, и жестко, но без крика, не обращая внимания на Марусины «страдания», сказала ей: – Если ты сейчас же не успокоишься, я вылью этот кефир тебе за шиворот! Я сразу почувствовала, что Маша испугалась, но через мгновение с новыми силами заголосила: – Не буду! Ненавижу кефир! Он гадкий! Папа-а-а-а! Скажи ей… Я взяла в руки чашку и… вылила кефир дочери на голову… Давно где-то читала, что любую озвученную угрозу о наказании ребенку надо доводить до конца. Вот я и довела… Маша сразу замолчала. Вытаращила на меня глаза и, еще всхлипывая, прошептала: – Мам! Теперь же меня мыть придется, а вещи стирать… – Ничего страшного, Марусь, справимся… Иди в ванную… А я пока здесь все уберу. Моя маленькая девочка уходила из кухни, вытирая с лица потеки кефира, абсолютно молча и стараясь, чтобы папа и Егор не увидели то, что произошло между нами. |