Онлайн книга «Бог дождя»
|
С обычной своей юношеской просветленностью в лице, в наглухо застегнутой голубой рубашке с торчащими вверх треугольничками воротника, как будто слегка подпрыгивая (летая?), Зализняк рассказывал о недавно расшифрованной им берестяной грамоте, в которой говорилось о… Господи, о том, как один человек ждет, а другой не приходит. Девушка ждет, а любимого все нет. «Я посылала к тебе трижды. Что за зло ты против меня имеешь, что в эту неделю ты ко мне не приходил? А я к тебе относилась как к брату! Неужели я тебя задела тем, что посылала к тебе? А тебе, я вижу, не любо. Если бы тебе было любо, то ты бы вырвался из-под глаз и пришел». Примерно так он перевел ее на современный русский. Вечером Аня вернулась домой. Мама, мне никто не звонил? Никто. Быстренько проверила детские тетрадки – сочинения на тему «Репортаж из Пушкинского музея», подготовилась к завтрашним урокам, закрыла в комнату дверь поплотней. Набрала знакомый номер. Трубку взял отец Антоний, и… кажется, ужасно обрадовался. Но голос его был до чрезвычайности странен. Батюшка произносил все с какой-то глубокой необычной хрипотцой, и точно замедленно. – Что с вами? У вас такой необычный голос… – У меня – необычный голос? – Немного. – Когда ты позвонила? Я думал, ты позвонишь мне утром, ждал, а сейчас-то поди полночь? – Всего полдевятого. – Прости, мы с тобой договорились, я помню, но я не пришел сегодня в храм. – Если бы тебе было любо, ты бы вырвался из-под глаз и пришел! – Что такое? – Новгородская грамота XI века. Он только вздохнул тяжело. – Вы опять заболели? – Нюша! Опять он назвал ее этим именем, но ей не смешно, ей страшно. Батюшка замолчал, точно не решаясь продолжить. – Неужели снова сосед? – Был да сплыл. И я о нем забыл. Она улыбнулась невольному стишку, а батюшка замолчал. – Что случилось? Почему вы молчите? – Я не молчу, – раздумчиво произнес он и снова смолк, но она набралась терпения и ждала. Отец Антоний, наконец, продолжил: – Ну во-первых, у меня болит нога, распухла, я даже не могу выйти из дома, такое случается раз в полгода. – Да-да, вы рассказывали… – А во-вторых, я выпил. Это прозвучало так доверительно и невинно, что Аня только усмехнулась про себя. Она не предчувствовала, не видела, да и не могла видеть, что необратимые сдвиги уже пошли, жизнь ее уже начала переворачиваться и к концу этого бесконечного разговора, разговора длиной в три дня, перевернется совершенно. Нежная травка, зеленый дерн окажется снизу, черная сухая земля – вверху. Разговор этот преследовал ее потом как бред, как страшный и желанный сон, и на многие месяцы это превратилось в глубочайшее потаенное наслаждение души – вспоминать, боясь пропустить хоть слово, слушать снова и снова этот больной, надорванный, так ясно звучащий в ней голос… Впервые в жизни Аня узнала, как обаятелен может быть пьяный человек, как многое из того, о чем принято молчать, выносится на поверхность, как сильна иллюзия, что только пьяная душа может искренно выплеснуть все, что ее наполняет, и именно пьяные слова сочатся почти непереносимой в своей подлинности правдой, ибо они одни писаны кровью сердца. – Прости меня, прости меня ради Христа. Ради бога, не осуждай меня. Ну да, я выпил. Но я больной человек, я лежу тут, у меня болит нога, я поссорился со всеми, мы опять чуть не подрались с этим подонком. – Соседом? – Да, мне было сегодня… просто хреново, и я выпил. Прости меня. Я перед тобой честен, я ведь мог бы притвориться, мог повесить трубку, но я тебе все честно говорю. Мне было плохо, и вот я надрался как сивый мерин. – Не вижу в этом ничего страшного. – Да я тоже не вижу. Конечно, с одной стороны я – одно, но с другой – я человек имею я на это право? или нет? И хватит уже называть меня на вы, хватит, Нюша… – имеешь – я болен у меня депрессии наверное любой психиатр посоветовал бы мне лечиться я просто серьезно болен я недавно перечитывал «Доктора Фаустуса» это моя любимая книжка ты прочитай эти надломленные люди мне почему-то близки но скорее я просто болен я бы с удовольствием поехал сейчас в ниццу виндсерфинг солнце прозрачная теплая вода… аня прости я спрошу тебя можно – Да – скажи только честно я хороший тебе духовник – да. ты хороший, ты очень добрый и все принимаешь в сердце и у тебя дар исповеди так никто меня не исповедовал никогда в жизни – аня! – это правда так – Сам Бог тебя мне послал! а если честно, то ко мне ведь еще в школе многие подходили и открывали свои тайны рассказывали секреты не знаю почему наверное потому что я был тихий такой хулиганом никогда не был и уже потом в театре один человек даже смеялся надо мной: «А это наш Лука» он со всеми так сладенько поговорит всех утешит я тогда очень обижался – тебя крестили в детстве – да еще в младенчестве по семейному преданию я на собственных крестинах схватил батюшку за бороду и истошно при этом закричал. Может быть тут был знак – он засмеялся – атеистом я никогда не был недавно наткнулся тут у себя на философский словарь сталинских времен – открыл а там исправления и надписи которые вносил еще отроком – про то что Бог существует и везде писал его с большой буквы исправлял прямо ручкой… знаешь мальчиком оставив всех я вообще часто ходил в церковь как мог тянулся к вере как-то нашел у бабушки Евангелие и жития святых и читал эти книги… потом пошел в армию и там тоже тайно носил крест там у нас возникла группа я играл на гитаре – видишь уже тогда была тяга к чему-то неотмирному к искусству вернулся на гражданку и тут уж обратился по-настоящему вошел в церковь у меня был друг детства Коля Черенков он чуть раньше стал верующим и наставлял меня в вере подарил Новый завет. Потом был театр восемь лет проработал там устраивал разные звуковые эффекты а каждую субботу убегал в храм он был там совсем неподалеку мой первый храм – в театре тебе было плохо – что ты я это любил и свою работу очень любил театр это было совсем другое время а может я был молодой и в такой жизни была своя тайна любовь я ведь застал там удивительных людей еще тех другого поколения это были личности Вербицкая Гордин это были люди артист ужасная профессия все время живешь чужой жизнью, но они сумели сохранить себя – ты хотел стать артистом – да даже поступал один раз но слава богу не поступил а в нашем театре попадал в массовки изображал народ но чаще всего каких-то пьяниц видишь тоже не случайно а потом так мне это надоело эта театральная жизнь там делалось все как-то мрачнее и глуше и я уволился за два дня пошел в семинарию а там все быстро – постригли рукоположили |