
Онлайн книга «Рука, что впервые держала мою»
Итак, фильм уже отсняли, Тед был дома, и Элина пыталась вызвать его на разговор. Накануне вечером, когда они ели на ужин еду из ресторана. Тед держал на руках ребенка, тот схватил Теда за палец, а Элина сидела рядом, и ей нравилось, что Тед не отнимает руки. Она отложила вилку, коснулась его руки и спросила: — Тед, ты не знаешь, сколько я потеряла? — Сколько чего? — переспросил Тед, уставясь в тарелку. — Ну… — Элина, помолчав, пояснила: — Крови. Тед поднял голову. Элина ждала, но он молчал. — При родах, — подсказала Элина. — Во время кесарева. Тебе сказали врачи, потому что… — Два литра, — ответил Тед сухо. Наступило молчание. Элина представила эти два литра рядком в молочных бутылках, рубиново-алую жидкость под прозрачным зеленоватым стеклом. На полке холодильника, на крыльце дома, в витрине магазина. Два литра. Элина, едва притронувшись к еде, украдкой взглянула на Теда. Он сидел потупившись и смотрел то ли на ребенка, то ли в тарелку — не разобрать, потому что волосы закрыли лицо. — Мне тебя не было видно, — снова начала Элина. — Ты, наверное, был с малышом. Тед что-то буркнул в знак согласия. Элина взяла со стола коробочку, выстланную серебристой фольгой, и, увидев в ней мелко нарубленный лук, отставила в сторону. — Тебе было хоть что-нибудь видно? — Элине хотелось знать, хотелось услышать это от него, вытянуть из него правду и вместе разобраться, растопить лед между ними. Тед все молчал, и Элина продолжала: — Тед, ты хоть что-нибудь видел? Тед отложил вилку. — Не хочу об этом говорить. — Ну а я хочу, — настаивала Элина. — Ну а я — нет. — Но ведь это важно, Тед. Нельзя отмахиваться, будто ничего и не было. Я хочу разобраться — разве я не права? Я хочу знать причину и… Тед отодвинул стул и вышел из-за стола. На пороге кухни он оглянулся, держа на руках малыша, такого крохотного. Лицо у него было потрясенное, неузнаваемое, и у Элины сжалось сердце от страха за него, за ребенка. Хотелось сказать: ладно, забудь, не будем больше об этом, просто сядь, посидим. А больше всего хотелось сказать: Тед, дай мне ребенка. — Они не знают причину. — Тед почти срывался на крик. — Я… я… я их спрашивал на другой день, а они: неизвестно почему, чистая случайность. — Ладно, — пыталась успокоить его Элина, — это не… — А я им: замолчите, не смейте так говорить! Она чуть не умерла, а вы только и можете сказать: чистая случайность! Вы только через три дня поняли, что ребенок в неправильном положении, и дали тупой практикантке ее разрезать, и… Тед осекся. Элина на минуту испугалась, что он вот-вот расплачется. Но он не заплакал, а отдал ребенка сидевшей за столом Элине и, даже не взглянув на нее, вышел из кухни, послышались его шаги на лестнице. Элина напряженно застыла на стуле. Застучали ящики комода, захлопали дверцы — Тед собирался на пробежку. Потом хлопнула дверь. Элина находит на полочке в ванной солнечные очки, протягивает руку, и вдруг ноги сами несут ее к двери и вниз по лестнице. И лишь спустя пару секунд она догадывается почему. Это плачет малыш — тоненький, дрожащий писк просочился сквозь окно ванной. Просто удивительно: тело отозвалось раньше, чем она поняла умом. В саду на коврике сидит Тед, бережно держа на руках малыша. Малыш похож на сердитого игрушечного робота — кричит, срываясь на визг, ручки-ножки, словно рычаги, рассекают воздух. Элина ступает по траве, наклоняется к малышу — и вот он уже у нее на руках. Крохотное тельце напряжено, он буквально надрывается от крика. «Как ты могла? — будто говорит он. — Как ты посмела меня бросить?» Элина, держа малыша столбиком, прижимает его к плечу и ходит с ним взад-вперед, до ограды сада и обратно, нашептывая: «Ш-ш, ш-ш, все хорошо, ш-ш, ш-ш…» — Прости. — Тед встает. — Я не знал, что де… Я не знал, то ли он есть хочет, то ли… — Ничего. — По пути к ограде Элина проходит мимо Теда и замечает его тревожный взгляд, прикованный к ней. — Хочешь, я возьму его? — спрашивает Тед. Малыш уже не кричит, а всхлипывает. Элина приподнимает его повыше. — Не надо, — отвечает она. — Все хорошо. — Он хочет есть? — Вряд ли. Я его кормила совсем недавно… дайка вспомню… всего полчаса назад. Они снова устраиваются на коврике, и взгляд Элины падает на миску макарон. Она совсем про них забыла. Элина, придерживая ребенка, надевает темные очки и свободной рукой берет вилку. Малыш цепляется за воротник ее блузки, тычется слюнявым ротиком ей в шею, горячо дышит в ухо. — Просто удивительно, как тебе удается, — говорит Тед. — Что удается? — Вот это. — Он указывает вилкой в сторону малыша. — Что — вот это? — Он плачет, надрывается, а ты приходишь, берешь его на руки, и он затихает. Просто чудо. Волшебство. Только у тебя одной так получается. Я так не могу. — Разве? — Нет. У меня он так не успокаивается, это… — Неправда. Я точно знаю, ты можешь… — Нет, нет, — мотает головой Тед. — Между вами особая связь. У него внутри будто встроенный таймер, подсчитывает, сколько он пробыл без тебя, и может сработать без предупреждения, и тогда его больше ничем не утешишь. — Тед пожимает плечами. — На этой неделе я стал замечать. Элина в раздумье. Малыш посасывает ее блузку и тоже как будто задумался. — Вот, наверное, в чем секрет. — Элина указывает на свою грудь. Тед снова качает головой, широко улыбается: — Нет, хотя я бы его прекрасно понял. Но не в этом дело, поверь. А похоже… похоже, ты ему нужна постоянно, в больших дозах. Нужно убедиться, что ты здесь, никуда не де… — Тед умолкает на полуслове. Элина поднимает на него взгляд. Тед застыл на коленях, не донеся до рта вилку с макаронами, лицо перекошено. — Эй, — окликает Элина, — ты что? Вилка звякает, выпав у Теда из рук. — Все хорошо… Просто немного… — Что? — Немного… — Он прикрывает глаза руками. — У меня… бывает иногда… Элина откладывает вилку: — Что бывает? — Что-то не то с глазами. — С глазами? — Да пустяки, — бормочет Тед. — Подумаешь. У меня… у меня это… всю жизнь. — Всю жизнь? — переспрашивает Элина. — То есть как — всю жизнь? — Положив малыша на ковер, она подсаживается к Теду, проводит рукой по его спине. — И быстро это проходит? — спрашивает она, чуть выждав. Тед так и сидит сгорбившись, прикрыв глаза от света. — Быстро, — с трудом выговаривает он. — Раз — и проходит. Прости. |