Книга Тайная любовь княгини, страница 74 – Евгений Сухов

Приговоренного опрокинули на широкую лавку, стянули обручами, и он, распластанный, смирился со своей участью.

Время было за полдень, а Овчины не видать, и Гриб искренне жалел, что не сумеет подивить князя своим умением. Он аккуратно расправил кнут и со всего маху опустил его на спину опального.

Овчина-Оболенский припозднился. Он появился только к самому вечеру, когда наказание приближалось к завершению. Опухший, в помятом кафтане, князь некоторое время наблюдал за тем, как из-за оброненной корки хлеба дерутся два голубя, и, казалось, совсем не замечал старание палача, а потом, от души зевнув, повернул во дворец.

Избиение продолжалось еще два дня, а потом, по указу великой княгини, наказанные бичом дворяне были повешены по Новгородской дороге.

Андрей Иванович томился в Боровицкой башне. Толстые стены подвала надежно хранили покой и тишину. Князь потерял счет времени, и ему уже начинало казаться, что большую часть жизни он провел в затхлой темнице в соседстве с мокрицами и крысами. Угрюмый монах в схимной рясе был единственным существом, связывающим Андрея с внешним миром.

— Неужно позабыла меня московская государыня? — спрашивал порой старицкий князь.

— Как же можно тебя позабыть? — усмехался схимник. — Великая княгиня тебе гостинцев со своего стола пожаловала.

И монах выкладывал перед Андреем Ивановичем нехитрый государев подарок: кусок высохшего медового пирога, вареную репу и горсть лесных орехов.

— Помнится, при Василии Ивановиче я другое пожалование имел, — поднимал с пола упавший фундук Андрей Иванович. — Скажи мне, монах, это по наущению Овчины я в Боровицкой башне томлюсь?

— Государыня наша нынче ни на кого не смотрит, а решает все по своему разумению.

— Как долго мне еще мыкаться?

— А ты бы не торопил судьбу, — хмуро отозвался собеседник. — Михаил Глинский тоже об том же самом спрашивал.

— Так ты и при Михаиле Глинском караульничим был?

— А то как же!

— И знаешь, как его порешили?

— Ведомо и про это.

— И кто же его, монах?

Схимник внимательно посмотрел на старицкого князя, а потом уныло ответил:

— Не торопись, Андрей Иванович, придет время — узнаешь.

Холодом повеяло от этого пророчества. Поежился Андрей Иванович, но остановить себя уже не мог:

— Что стало с сотоварищами моими — Андреем Палецким и Василием Пронским?

— Пытаны были твои сотоварищи, князь, а потом казнены торговой казнью, — безучастно ответствовал монах.

— А что случилось с новгородскими дворянами, что мою сторону приняли?

— Здесь и вовсе беда, князь. Были биты помещики кнутом, а потом повешены по Новгородской дороге.

— Вот оно как… Теперь, стало быть, мой черед настал.

— Не торопи погибель, князь, она тебя сама найдет, — хмуро попрощался схимник.

Скрипнула тяжелая дверь, и Андрей Иванович остался один.

— Я выйду отсюда, — рассуждал вслух старицкий князь. — Придет время, и я за волосья притащу Елену Васильевну в монастырь. Помирать ей в тюремных сиделицах! Ей от меня не избавиться, духу не хватит, чтобы задавить брата государя в Боровицкой башне.

Андрей начал вести счет времени по неделям — он заметил, что угрюмый монах каждые семь дней приносил ему красное вино.

В этот раз вино было белым.

Схимник бережно передал его в руки князю и обронил:

— Знаю, что это твое любимое вино, вот потому и принес.

— Ты лжешь, монах! Не мог ты знать об этом. О том ведают только мои ближние бояре и государыня. Признайся мне, скажи, что вино послано Еленой Васильевной!

Схимник покорно качнул крупной головой и ответствовал:

— Признаюсь… Вино сие от московской государыни.

На руках князя торжествующе запело железо, и Андрей Иванович бережно взял братину в руки.

— Я знал, что государыня будет раскаиваться. Только захочу ли я ее простить после всего, что мне пришлось испытать?!

Андрей Иванович пил вино медленно. Ему казалось, что такую сладость он не пивал никогда в жизни, и каждый глоток хмельного напитка был для него что глоток молока для грудного младенца. Но вот поглощена последняя капля, князь вернул братину монаху и потребовал:

— А теперь сказывай, когда государыня у меня прощение просить станет?

Схимник отставил братину в угол, а потом спросил в свою очередь:

— Помнишь, ты у меня пытал, кто это посмел Михаила Глинского порешить?

— Ну? — подивился вопросу монаха старицкий князь.

Вино приятно кружило голову, и даже сидение в Боровицкой башне не казалось ему теперь таким уже страшным наказанием.

— Я это сделал… Как сдавил шею князя ручищами, так он и обмяк.

Андрей Иванович тревожно глянул на тяжелые ладони монаха.

— К чему ты это глаголешь?

— А к тому, что поначалу Михаил Львович тоже белого вина испил.

Похолодело сразу нутро у тюремного сидельца Андрея.

— Ему тоже государыня пожаловала белое вино?

— Ему тоже, князь, — печально качнул головой схимник. — Вот и пришло твое время, теперь ты обо всем узнал. Только правду далее этих стен тебе не вынести. — И он медленно пошел на старицкого князя. — Велено государыней удавить тебя, чтобы не зарился ты более на московский стол.

Андрей Иванович медленно отступал к стене. Он чувствовал, как сила монаха парализует его волю — ноги передвигались с трудом.

Чернец подошел вплотную. Созерцая его сытое и крепкое лицо, трудно было поверить, что тот тащит на себе тяжкую схиму.

— Побойся бога, монах. — Андрей Иванович почувствовал лопатками могильный холод стены. — Ведь князь я!

— А про это мне ведомо! — отмахнулся монах. — Но вот что я тебе сказать хочу… Михаил Глинский ведь тоже князем был. А власть имел такую, что тебе, Андрей Иванович, со своим старицким уделом до него никогда бы не дотянуться! А теперь лучше сам расстегни кафтан, чтобы я тебе ворот не рвал.

— Ответь мне, чернец, как я буду похоронен?

Старицкий князь чувствовал, как холод тронул все его тело. И ему подумалось о том, что, прежде чем грешников поместить на сковороду, их наверняка испытывают холодом.

— Об этом ты, Андрей Иванович, не беспокойся, — утешал монах, прилаживая толстые пальцы к истощавшей шее князя. — Погребен будешь так, как и положено брату государя, со всеми почестями. А митрополит Даниил по тебе отходную пропоет. Колокола будут звучать по всей Москве.

— Что же государыня московскому люду скажет на мою кончину?

— Скажет, что ты почил безвременно в темнице. Правда будет сказана, Андрей Иванович. Ну так ты готов, князь? — поторопил схимник.