Книга Пари с морским дьяволом, страница 87 – Елена Михалкова

Муромцев, если бы разбогател, уж конечно, потратил бы деньги на корабль. И жил бы я при нем до самой смерти, а больше мне и мечтать не о чем.

Я заманил ее на бригантину. Сколько коварства мне для этого потребовалось – не рассказать словами. Матерый хитрый лис по сравнению со мной выглядел наивным цыпленком. Талейран шляпу свою съел бы от зависти. Но я уломал и его, и ее. Крутился ужом, вился ласточкой. Все ради нее, ради моей «Мечты».

А когда Галина поняла, что капитан не собирается валяться в ногах у сына и вымаливать его прощение, было уже поздно. Ловушка захлопнулась: мы были в море.

Это я подсказал ей, что выпивка у Козулина. А Козулину еще на берегу подсказал, что неплохо бы запастись кое-чем. Чтобы, значит, с собой всегда было.

Люди – они ведь доверчивые. Видал я одного человека, который утверждал, будто дети – это маленькие взрослые, подлые и вредные. Ерунда. Это взрослые – крупные дети. Покажи одному конфетку, а другому блестяшку, поговори с ними ласково, и они у тебя в руках.

Наш лейтенант, любитель пинг-понга, в той части, где я служил когда-то, научил меня многому… Кое-что я предпочел бы забыть. Может даже и все. Но если уж у тебя в руках оказалась бритва, глупо бриться топором.

Вышла Галина на палубу сама. Я только малость помогал. Придерживал, как будто мы с ней оба выпимши и идем в обнимку. А когда она встала у борта, я сунул в ножны лезвие, которое все время держал возле ее печенки, и несильно ударил сзади по голове.

Вскрытие ведь было формальным. И уж подавно никто не стал искать гематому чуть ниже затылка.

Галина упала в воду уже без сознания. Как тонула, я и не видел. Так, мелькнуло белое что-то в волнах – и пропало.

Когда я узнал, что почти все ее наследство досталось Никите, даже развеселился чуток. Из всех поганых говнюков на этой земле провидение выбрало самого гнусного, чтобы осчастливить его тем, что ему и не требовалось. Моряки говорят: детеныш акулы – тоже акула. Никита пошел в мать, деньги у него всегда водились.

Шутка фортуны, мать ее ети.

Что ж, а мы ее перешутим, решил я. Похоже, кто-то там сверху подсказывает мне, что Никите Будаеву вышел земной срок жизни. Зря, что ли, сорок лет назад я пачками убивал людей, которые и вполовину не заслуживали смерти так, как этот поганец с сытой харей?

Первый удар меня ждал, когда я доплыл до «Одиссея» и понял, что на него не забраться тем способом, на который рассчитывал. Я-то думал бросить ласты на палубе, сделать свое дело и тихо уйти. Но без лесенки весь замысел оказался под угрозой. Оставить ласты в воде? Во-первых, будут расследовать убийство и найдут, во-вторых, обратно до «Мечты» без этих резинок мне попросту не добраться.

Я уже решил, что не судьба, и надо возвращаться обратно. Но тут на глаза попалась веревочка. Плавала себе вокруг, как червяк. Тут-то я понял, что возвращаться пока рановато.

Эх, знать бы, где переиграть свою жизнь, так я бы ту веревочку разрезал на куски и скормил рыбам раньше, чем она доплыла до «Одиссея».

Потому что когда я привязал ласты, залез по якорной цепи, прошел в самую большую каюту и убил бабу, то понял, что Никиты здесь нет. Я это почувствовал даже раньше, чем охрана ворвалась. Лучше бы они сидели в своем закутке. Сами выбрали свою судьбу, что ж поделать.

Для верности я обошел кораблик, но когда увидел, что моторки нет на месте, сразу развернулся. Этот поганец уехал на берег.

Вот тут-то, хлопцы, меня и накрыло. Значит, все зря я затеял. Никита теперь никого к себе и близко не подпустит. Четырех человек я убил, а все напрасно.

«Мечта» – не моя, и моей никогда не будет.

Словно для того, чтобы добить меня, подлая веревочка застряла между звеньев. Я уж и так ее, и эдак – узел не развязывается! Я хвать за ножны – а нож-то я первым делом выбросил, как выбежал на палубу. Что на дне лежит, то против тебя голоса не подаст.

Без ножа, без ласт, да еще и дело свое не сделал! Такое злое отчаяние меня взяло, что я дернул за ласты – и они остались у меня в руках. Ну, хоть что-то…

Долго я ходил смурной, лицо прятал. А потом Козулин заподозрил неладное. Да только грешил он не на того человека. Мастер наш не то чтобы убить – даже и подумать о подобном не мог бы.

Знаете, как старая ветошь, которая только выглядит приличной тряпкой, расползается в руках? Так и жизнь моя стала расползаться – только успевай латать дыры. Я от тоски принялся подумывать, как бы все-таки Никиту завалить, пока он новую бабу не нашел да отпрысков не успел настругать. Получит наш капитан наследство – и заживем! Эх, заживем!

И чем больше я об этом размышлял, тем привлекательнее мне казалась моя идея. Иной раз по ночам даже, грешным делом, всерьез думал: вот появится передо мной дьявол с головой Никиты на тарелочке – я ведь возьму у него эту тарелочку! И цену за это заплачу свою, положенную.

Но если ты заключаешь пари с морским дьяволом, будь готов к тому, что дьяволом окажешься ты сам.

Только вот тяжело в его шкуре.

Устал я, хлопцы.

Правда, устал.

Режиссер Аркадий как-то сказал обо мне что-то вроде: «У него были глаза человека, который никогда не сдается». Думал, я не слышу. А я слышал.

Но сейчас я понял: иногда лучше вовремя сдаться. Признать, что не получишь то, что хочешь. Отступить. Я не знаю, когда моя «Мечта» превратила меня в дьявола. Только это ведь он смотрит на вас из моих глаз, ребятки, и прикидывает, скольких из вас нужно отправить в ад, чтобы моя бригантина вечно носила меня по синим волнам.

Одно хорошо.

Человек-то во мне тоже пока никуда не делся».

– Яков Семеныч, ну зачем, зачем?!

Маша сама не заметила, что простонала это вслух.

А в следующую секунду «Одиссей» нанес последний, третий удар. Он был слабее предыдущих, но истерзанному кораблю не хватало лишь его. Послышался почти человеческий стон, и грот-мачта, треснув, рухнула в воду, подняв огромную волну.

– Бежим!

Схватив Машу за руку, Бабкин ринулся к спасательным шлюпкам. Макар устремился за ними. Но, добежав, они встали: шлюпка была набита под завязку. Завидев Машу, Темир Гиреев со старпомом одновременно рванулись из нее, но тут тормоз лебедки сорвался, и тросы быстро пошли вниз. Маленькая лодка с людьми полетела навстречу морю. Ее подхватили волны.

Маша, Бабкин, Илюшин, боцман и капитан проводили ее взглядами. Шлюпка ударилась о поверхность моря, подпрыгнула и закачалась. Снизу на оставшихся на корабле были обращены испуганные бледные лица, с Машиного места казавшиеся одинаковыми, как пешки.

Муромцев дернулся.

– Уходит! – заорал он, показывая на яхту сына. – В первую, живо!

– Сломана же! – крикнул Яков Семеныч.

– Поправим!

«Одиссей» действительно уходил. Белый, как айсберг, черный, как земля. Макару показалось, что сквозь грохот он слышит безумный смех хозяина яхты.