Книга Курортное убийство, страница 31 – Жан-Люк Банналек

Это было уже знакомо Дюпену. Через пару минут на лестнице появился Луак Пеннек.

– Господин комиссар? Как хорошо, что вы пришли.

Пеннек на самом деле выглядел ужасно. Он осунулся, глаза покраснели.

– Нисколько в этом не сомневаюсь.

Пеннек бросил взгляд на жену.

– Естественно, в первую очередь мы хотим знать, как продвигается расследование, намечается ли прогресс? Вы что-нибудь прояснили относительно ночного взлома?

– Расследование продвигается, могу вас в этом уверить, господин Пеннек. Но пока, к сожалению, полной картины преступления мы себе не представляем. Расследование поэтому немного затягивается. Чем больше мы узнаем, тем более сложным представляется это дело.

Дюпен сделал паузу.

– Что же касается разбитого окна и взлома, то по этому поводу мы пока ничего сказать не можем.

– Да, могу себе представить ваше положение. Теперь на вас свалилось еще и это. – Пеннек тщетно попытался улыбнуться.

– Что делать, такова наша работа.

– Да, и еще одно, – чуть сдавленным голосом произнесла мадам Пеннек. – Как продвигается ваша работа в отеле? Мы имеем в виду оцепление, опечатанные двери и все такое. Вы, конечно, понимаете, что для нас это страшное неудобство. Начинается пик туристического сезона. Мой муж теперь отвечает в отеле за все, – она едва заметно пожала плечами, – то есть я хочу сказать, что вы со своей стороны должны понять, что он хочет адекватно исполнять обязанности, возложенные на него этим страшным поворотом судьбы.

– Естественно, мадам Пеннек, я очень хорошо вас понимаю. Если вы мне подробно расскажете, что именно вы имеете в виду, то, вероятно, я смогу вам чем-то помочь.

– Когда нормализуется обстановка в отеле? Мы не можем в разгар сезона обходиться в отеле без ресторана. Гости с полным правом хотят отведать кухню «Сентраля». Кроме того, гости и завтракают в ресторане. Все дело только в наших постояльцах.

– Вы хотите знать, когда мы закончим осмотр места преступления?

Дюпену были до тошноты знакомы подобные претензии. Вечно одно и то же.

– Трудно сказать, – продолжил он. – Расследование убийств иногда затягивается, и не по нашей вине.

Катрин Пеннек, видимо, хотела что-то сказать, но передумала, дав Дюпену возможность говорить дальше.

– Скажите, завещание вашего отца и вашего свекра, мадам Пеннек, соответствовало вашим ожиданиям?

Неожиданный вопрос Дюпена прозвучал как гром с ясного неба. Мадам и месье Пеннек раздраженно посмотрели на комиссара. В себя они пришли не сразу. Первой взяла себя в руки и заговорила мадам Пеннек:

– Вы уже знаете содержание завещания?

– В случаях подобных убийств ознакомление с завещанием – это один из первых шагов полицейского расследования.

– Да, да, конечно.

Мадам Пеннек задумалась, но Луак Пеннек сохранил полнейшее спокойствие.

– Вы, господин комиссар, можете, конечно, себе представить, что мы ожидали несколько иных распоряжений – я не собираюсь этого отрицать. Однако, по существу дела, мы ожидали именно этого. Во всяком случае, мы с отцом не раз обсуждали будущее отеля, и я знал, что именно мне придется его унаследовать.

– Да, это суть завещания. – Голос мадам Пеннек едва заметно дрогнул, но она сумела сдержать эмоции. – Я могу ответить вам, что мы, естественно, исходили из того, что все недвижимое имущество моего свекра тоже перейдет к нам. Думаю, мы имели полное право этого ожидать, – произнесла мадам Пеннек.

– Конечно, вы абсолютно правы. Как вы считаете, что побудило вашего свекра оставить часть недвижимого имущества – а это большая ценность – мадам Лажу, господину Делону и Обществу любителей живописи?

– Мой свекор был очень щедрым человеком, человеком, для которого, помимо семьи, очень многое значили и его друзья.

Луак Пеннек решил поддержать жену:

– Вы, конечно, понимаете, что имеет в виду моя жена. Моему отцу были дороги его дружеские связи и, естественно, его работа – отель, традиции, художники и все такое. Поэтому понятно, что он позаботился о них в своем завещании. Мы уважаем его последнюю волю: его завещание полностью отражает характер и дух моего отца.

Они оба не могли скрыть как раздражения, которое вызывало у них завещание, так и попыток сохранить хорошую мину. Но тем не менее Дюпен прекрасно видел, что никакого потрясения они не испытывали. Скорее им было просто неприятно.

– Конечно, конечно. Я прекрасно вас понимаю. Да, кстати, вы продолжаете заниматься медом?

Вопрос, как обычно у Дюпена, последовал совершенно неожиданно.

– Мы, собственно, даже не начинали им всерьез заниматься.

Мадам Пеннек поспешила перебить мужа:

– Мы довольно долго обдумывали этот вопрос. Конечно, это мог быть очень прибыльный бизнес, но в конечном итоге мы отказались от этой мысли. Мед отнял бы у нас все силы и время. Им надо заниматься серьезно – если уж заниматься, но нам с самого начала было ясно, что настанет день, когда мужу придется взять на себя ответственность за отель.

– Но у вас уже было складское помещение.

Пеннеки удивленно воззрились на Дюпена.

– Вы имеете в виду отцовский сарай?

– Да, на участке, где живет господин Делон.

Эта фраза неуместно резко сорвалась с уст комиссара.

– Вы правы. Это строение идеально подходило для складского помещения. Мы действительно хотели устроить там склад.

– Вы не можете сказать, было ли что-то сильно удручавшее вашего отца?

Луак и Катрин Пеннек недоуменно посмотрели на Дюпена. Вопрос, вероятно, показался им слишком абстрактным и общим.

– Что вы имеете в виду? – спросил Луак Пеннек.

– Было ли какое-то обстоятельство, сильно занимавшее вашего отца?

– Я не понимаю, что вы хотите этим сказать, господин комиссар. Отель был целью и смыслом жизни отца. Отель – это единственное, что его все время занимало и заботило.

– Я имею в виду другое.

– Что именно?

– Об этом я хочу спросить вас.

Наступило молчание.

– Вы знали, что у вашего отца больное сердце?

– Больное сердце?

– Да, у него было серьезное заболевание сердца.

– Нет. Что все это значит? Что значит: больное сердце?

– Ему оставалось очень недолго жить.

– Моему отцу оставалось недолго жить? Откуда вы это знаете?

Лицо Пеннека стало бледным как полотно. Казалось, он был глубоко потрясен услышанным.

– Сокровище мое, успокойся. Он уже умер, и теперь ему уже ничто не грозит.