Книга Медвежатник, страница 133 – Евгений Сухов

— Не надо, — отмахнулся Савелий. — Мне приходилось бывать в вашем заведении, — сообщил он истинную правду, — так что кабинет начальника я как-нибудь найду.

В отличие от других казенных домов, исправительная тюрьма имела более свободный режим. Даже коридоры не были поделены на секции, и жандармы запросто переходили с одного этажа на другой, чтобы поделиться последними тюремными новостями. Время четырнадцать часов пятнадцать минут было выбрано Савелием далеко не случайно. В это время жизнь в исправительной тюрьме замирала на полчаса. Обеденный перерыв — это святое!

Коридоры в это время пустели. Все объяснялось тем, что начальник тюрьмы исчезал каждый день в одно и то же время. Куда он уходил, никто не знал: одни считали, что обедать в ресторан, другие, более практично настроенные, имели основание предполагать, что полковник уединялся с молодой проституткой.

— У тебя есть только пятнадцать минут, — тихо предупредил Савелий. — Если ты не уложишься в это время, боюсь, что тогда мы можем отправиться с тобой в одну из пустующих камер.

Мысли о нескольких сотнях тысяч приятно согревали душу. Филимон улыбнулся — Савелию было невдомек, что даже за меньшие деньги он согласился бы штурмовать Бутырскую.

— Понял. Сделаю все в лучшем виде.

Коридор оставался пустынным. Тускло горели лампы. Отыскать нужную дверь Савелий сумел бы с закрытыми глазами — в исправительной тюрьме у Родионова был куплен надзиратель, он-то и начертил детальную схему заведения.

— Наша дверь четвертая с правой стороны, — предупредил Савелий. — Я пойду дальше по коридору, а ты приступай.

Не оглядываясь, Родионов размеренным шагом профессионального надзирателя затопал по коридору, бренча по ходу движения связкой ключей. Проходя мимо двери с титановой сталью, он протяжно и равнодушно зевнул — наверняка его показное безразличие должно быть слышно даже на третьем этаже.

Позади что-то стукнуло. Филимон достал горелку, догадался Савелий. Раздалось яростное шипение. Родионов повернулся и увидел, как острый лучик пламени ударился в металлическую поверхность и, метнув вверх небольшое облачко сажи, оставил неряшливый шрам.

— Быстрее! — поторопил Савелий. — У нас мало времени.

Филимон не отвечал, продолжая направлять сноп огня под самый замок.

Где-то за поворотом, в дальнем конце коридора, послышались гулкие шаги. Они уверенно приближались. Савелий сунул руку в карман и вцепился в ручку «браунинга».

— Не расслабляйся, — строго предупредил Савелий.

— Там кто-то идет.

— Все в порядке, это мой человек, — произнес Родионов как можно более убедительнее.

Шаги неожиданно затихли, отчетливо послышался грохот отворяемой двери, а потом вновь наступила тишина. Савелий облегченно вздохнул и рукавом вытер испарину, обильно проступившую на лбу.

Пламя уверенно распарывало металлическую пластину. Еще минута, и о цементный пол глухо стукнется замок.

— Готово. — Филимон загасил горелку.

На его лице застыла глуповатая улыбка, он явно волновался. Савелий толкнул дверь и вошел в камеру. Лиза сидела на привинченном табурете и с ужасом в глазах встретила вошедших.

— Ни звука, — жестко предупредил Савелий. Он бросил к ее ногам сумку и приказал: — Переодевайся. Быстро, у нас нет времени. Объясню тебе все позже. Не идти же тебе в арестантской одежде по улице.

В кармане у Родионова лежал «браунинг», а это очень приличный документ для особо подозрительных. Но злоупотреблять такими весомыми доказательствами не стоит, ведь благодаря Богу (а может быть, дьяволу) в исправительной тюрьме еще сильны законы анархии, и оставшиеся десять минут перерыва надзиратели проводили время в карточной игре, которая на Руси испокон века была сильнее государственных обязанностей.

— Позвольте! — вскричал Филимон. — Я ничего не понимаю. Ты обещал мне, что здесь будет полтора миллиона, а тут, кроме бабы, ничего больше нет!

— Успокойся! — как можно сдержаннее произнес Савелий. — Я тебе все объясню, только немного позже.

— Чихать я хотел на твои запоздалые объяснения. Мне нужны мои деньги, здесь и сейчас, — ткнул Филимон пальцем себе под ноги. — Это что же получается, я рисковал ради твоей бабы?! Да на черта мне все это надо!

Савелий достал «браунинг», ткнул им под самое горло Филимону и, сдерживая злобу, которая прорывалась в нем глухим рыком, произнес сквозь зубы:

— Будешь шуметь, пристрелю! Ты меня знаешь давно. Вспомни хотя бы раз, чтобы я нарушил свое слово… Молчишь? То-то и оно. Я отдам тебе твои семьсот тысяч, для меня эта женщина не имеет цены. Если ты не согласен, — раздался звонкий щелчок взведенного курка, — нам придется расстаться… навсегда.

Филимон сделал шаг назад, но ствол «браунинга», как надвигающаяся смерть, продолжал втискивать его в самый угол камеры.

Ресницы Филимона понимающе захлопали.

— Так бы сразу и сказал. Чего темнить-то. Мне все ясно.

— Я знал, что ты поймешь меня. Да отвернись ты наконец! Пускай барышня переоденется! — повысил голос Савелий.

Еще через три минуты все трое шли обратной дорогой. Елизавета брела в середине, чуть шаркая подошвами. Она и в самом деле напоминала арестантку: лицо исхудало и пожелтело, а во взгляде такая тоска, как будто впереди ее поджидали двадцать лет одиночной камеры.

Дважды на пути встречались надзиратели, но на троицу никто не обращал внимания — вполне обыкновенное дело, перевод узницы из одной тюрьмы в другую.

— Открывай, — лениво произнес Родионов надзирателю, стоящему в воротах. Развернув вчетверо сложенную бумагу, продолжил: — Предписание имеется доставить заключенную Елизавету Волкову к господину Аристову.

В этот раз надзиратель был более внимателен — всем своим видом давая понять, что вход в тюрьму рубль, а выход — два. Совсем невольно Савелий провел рукой поверх кармана и, натолкнувшись на выпуклый бок «браунинга», успокоился.

— Проходите, — произнес наконец надзиратель и повернул ключ.

Лицо у него вновь приняло скучающее выражение. Наверное, он очень сожалел о том, что вынужден стоять на страже у ворот, вместо того чтобы веселиться за карточным столом.

Последние полтора десятка шагов следовало пройти непринужденно, и Савелию задача удалась вполне. Он даже нашел в себе силы, чтобы остановиться на минуту за воротами: надзиратель увидел, как он что-то сказал своему напарнику, после чего тот уселся на переднее сиденье «Мерседеса-Бенц». Потеряв интерес к неожиданным визитерам, он громко хлопнул металлическими воротами.

— Папаша, гони! — негромко произнес Савелий. — А то, не дай бог, что-нибудь заметят.

Машина сердито буркнула и весело покатилась по брусчатке.

* * *

Аристов в сердцах громыхнул кулаком о стол.

— Какого дьявола! Не далее как два дня назад вы меня убеждали в том, что он должен съехать в Санкт-Петербург. А потом я узнаю, что он наведался в исправительную тюрьму.