Онлайн книга «Страна изобилия»
|
— Мы этого и не делали. Мы послали официальные письма прокурору, в Верховный суд, в ЦК и Генеральному секретарю. И больше никому. У меня квитанции есть. — Тогда как вы объясните реакцию “Нью-Йорк тайме” и “Голоса Америки”? — Никак. Спросите тех, кому мы посылали письма. — Значит, вы обвиняете советское правительство? — По-моему, — сказал кто-то из тех, кого она считала друзьями, — не так уж важно, каким образом письмо дошло до врага. Важно то, что враг знал, где следует искать подобные материалы. Они знали, где искать отсутствие преданности. Цинизм. Желание предать коллег. — Согласно конституции, любой гражданин имеет право подать петицию любому официальному лицу по любому вопросу, — сказала она. — Это верно, — сказал кто-то другой, — но это не освобождает вас от необходимости думать, прежде чем раскрывать рот. — Вы разве не видите, что играете на руку тем, кто хочет затащить нас назад, в прошлое? Разве вы не цените те свободы, которые у нас есть? — Значит, вы хотите, чтобы я служила свободе, набрав в рот воды? — Да, если сможете! — Разговоры бывают разные. Вы что, ребенок, сами не понимаете? — Ребенок, и притом опасный. — Вы как будто не понимаете, какое к нам повсюду отношение! — Рабочие Новосибирска, — сказал представитель профсоюза, — с уважением относятся к ученым Академгородка, которые трудятся не покладая рук, чтобы своими героическими усилиями обеспечить более высокий уровень жизни. Однако рабочие требуют, чтобы предательницу Вайнштейн, которая не достойна звания ученого, исключили из института и чтобы она безо всяких поблажек предстала перед законом за свою антисоветскую деятельность. — Что ж, — сказал директор, — предлагаю отметить для себя, что рабочие испытывают сильные чувства, однако мне кажется, в данный момент нет необходимости говорить о каких-либо наказаниях. Давайте просто выскажемся, выразим наше собственное мнение. Думаю, пора перейти к голосованию. Невнятный гул голосов. — На голосование выносится обычный выговор, — сказал он успокаивающим тоном. — Никакой юридической силы он не имеет. Кто за, поднимите руку. Единогласно? Хорошо. Я вас провожу. В коридоре он сказал: — А помните, вы ведь обещали мне, что будете хорошим товарищем. — Потом добавил: — Прописки вас лишат. Буду ждать от вас заявления по собственному желанию на той неделе. — Выгнали, — сказала она в тот вечер в Доме науки. — А вас? — Выгнали, — согласился саркастически настроенный Мо. Она поискала глазами в толпе Костю. Они стояли в задних рядах публики, собравшейся на фестиваль бардов, который, похоже, собирались отменить в порядке закручивания гаек, но он все равно состоялся, вероятно, потому, что все выступающие уже приехали. Деньги коллектива “Факел” пошли на приглашение в город группы поэтов, сочинителей баллад, певцов, которые теперь выходили по одному на маленькую сцену в жаркой коробке фойе Дома науки, пели песни про водку и разбитое сердце, время от времени призывая к окончанию империалистической войны во Вьетнаме. Макс был дома, в постели — ему удалось пережить этот день, пальцами на него показывали меньше, чем она опасалась. Между ними состоялся разговор, где они коснулись перспективы немедленного возвращения в Ленинград, к бабушке, и он сказал, что не против. Студентка, оставшаяся за ним присмотреть, свернулась в кресле с Зоиным “Доктором Живаго”. Между набитым залом и зимней темнотой на улице в стеклянных стенах Дома науки росли зеленые папоротники и бамбук. Они были в маленьком освещенном виварии, в бутылке, запечатанной от холода снаружи. Казалось, все происходит в последний раз — на всем лежит печать грусти. Настроение у нее было элегическое. Выступавший бард закончил, на сцену вышел другой, немолодой мужчина, заросший, с обвисшим лицом, но с ясными глазами. У него были усы, когда-то, возможно, щегольские, однако успевшие ускользнуть из-под опеки. Выглядел он неплохо. — Кто это? — По-моему, композитор какой-то, песенки к фильмам сочиняет. Или что-то в этом роде. — Добрый вечер, — сказал бард. — Дайте-ка я немножко настроюсь. — Он завозился с гитарой, нервничая. — Ну вот, значит так. Песня называется “Старательский вальсок”. И он принялся бренчать в ритме вальса — нехитрое бренчание; главное был его голос, звучавший поверху. Он пел: Мы давно называемся взрослыми И не платим мальчишеству дань, И за кладом на сказочном острове Не стремимся мы в дальнюю даль. Ни в пустыню, ни к полюсу холода, Ни на катере к этакой матери. Но поскольку молчание — золото, То и мы, безусловно, старатели. В полном соответствии со словами в зале действительно стало очень тихо — все необъяснимым образом стихли, до такой степени, что трудно было поверить: тут находится пара сотен живых, дышащих людей. Наверно, все затаили дыхание. Бард пел: Промолчи — попадешь в богачи! Промолчи, промолчи, промолчи! Снова бренчание, проигрыш. Это еще не все. Она вытянула шею. И не веря ни сердцу, ни разуму, Для надежности спрятав глаза, Сколько раз мы молчали по-разному, Но не против, конечно, а за! …а тут, к ее сильному раздражению, рядом с ней появился кто-то вкрадчивый, требуя внимания. Это был Шайдуллин, несомненно только-только из Института экономики, где проводил собственную чистку. Его бритая голова сияла. Только не это, не очередное протокольное наступление. — Хотел вам кое-что сказать с глазу на глаз, — прошептал он. — Чтобы вы знали: наш Костя стучит. — Что? — Стучит. Захаживает в Пятый отдел для бесед. Вот так — извините. — Он отошел. …Потому что молчание — золото. Промолчи, промолчи, промолчи! Промолчи — попадешь в первачи! Промолчи, промолчи, промолчи! Ах, Костя, подумала она, ах, Костя; ну конечно, вот и он, появился со зловещей неизбежностью кошмара, пробирается к ней сквозь толпу, а сам улыбается, улыбается. Она сделала каменное лицо, подняла руку перед грудью, стоп, покачала головой, медленно, решительно. Он начал меняться в лице, но она отвернулась, снова принялась смотреть на барда. Потом подумаю. Потом погадаю, поплачу. И теперь, когда стали мы первыми, Нас заела речей маета, И под всеми словесными перлами Проступает пятном немота. Пусть другие кричат от отчаянья, От обиды, от боли, от голода! Мы-то знаем — доходней молчание, |