Онлайн книга «Белый шум»
|
Зазвонил телефон. Стеффи схватила трубку. – Никакого преступления я не совершаю, – сказала Бабетта. – Я хочу только изредка жевать несчастный кусочек безвкусной резинки. – Нет, все не так просто, – сказала Дениза. – Но это же не преступление. Да и жую-то я не больше двух маленьких кусочков в день. – Значит, больше не можешь. – Нет, могу, Дениза. И хочу. Оказывается, жвачка меня успокаивает. Не надо поднимать шум по пустякам. Стеффи ухитрилась привлечь наше внимание одной лишь силой мольбы на лице. Рука ее лежала на микрофоне трубки. Она не говорила, а только беззвучно шевелила губами: «Стоверы хотят прийти». – Родители или дети? – спросила Бабетта. Моя дочь пожала плечами. – Они нам не нужны, – сказала Бабетта. – Не пускай их, – сказала Дениза. – А что сказать? – Скажи все, что хочешь. – Главное – сюда их не пускай. – Они зануды. – Скажи, пускай дома сидят. Стеффи отошла подальше вместе с телефоном и повернулась так, словно хотела заслонить его своим телом. В ее взгляде сквозили страх и возбуждение. – Маленький кусочек жвачки не может причинить никакого вреда, – сказала Бабетта. – Наверно, ты права. Все это ерунда. Всего лишь предупреждение на пачке. Стеффи повесила трубку. – Всего лишь опасно для здоровья, – сказала она. – Всего лишь крысы, – сказала Дениза. – Наверно, ты права. Все это ерунда. – Может, она думает, что они скончались во сне. – Всего лишь никчемные грызуны, так что какая разница? – Какая разница, что за шум по пустякам? – сказала Стеффи. – К тому же, хотелось бы верить, что она жует только два кусочка в день, ведь она то и дело все забывает. – Что это я забываю? – спросила Бабетта. – Так, ничего особенного, – сказала Дениза. – Все это ерунда. – Что я забываю? – Валяй, жуй свою жвачку. Не обращай внимания на предупреждение. Мне все равно. Я поднял Уайлдера со стула и громко чмокнул его в ухо, а он съежился от удовольствия. Потом я посадил его на стойку и пошел наверх искать Генриха. Тот сидел у себя в комнате и изучал расположение пластмассовых шахматных фигур. – Все еще играешь с тем парнем, что сидит в тюрьме? Ну и как идут дела? – Неплохо. Кажется, я загнал его в угол. – Что ты знаешь об этом парне? Я давно хотел спросить. – То есть, кого он убил? Вот что нынче важнее всего. Забота о жертве. – Ты уже очень долго играешь в шахматы с этим человеком. Что тебе о нем известно кроме того, что он приговорен к пожизненному заключению за убийство? Молодой ли он, старый, черный, белый? Вы хоть что-то сообщаете друг другу помимо шахматных ходов? – Иногда мы переписываемся. – Кого он убил? – На него оказывали давление. – Ну и что дальше? – Положение стало безвыходным. – Тогда он взял да и застрелил кого-то. – Кого? – Каких-то людей в Айрон-Сити. – Сколько? – Пятерых. – Пять человек. – Не считая полицейского, которого убил позже. – Шесть человек. У него была маниакальная страсть к оружию? Был целый арсенал, припрятанный в его убогой комнатенке неподалеку от шестиэтажного бетонного гаража? – Несколько пистолетов да винтовка со скользящим затвором и оптикой. – С оптическим прицелом. Откуда он стрелял? С путепровода, из окна арендованной комнаты? А может, вошел в бар, в прачечную, в контору, где раньше работал, и открыл беспорядочную пальбу? Люди бросаются врассыпную, прячутся под столами. На улице все думают, что начался фейерверк. Я как раз ждал автобуса, когда услышал такой треск, точно фейерверк начался. – Он поднялся на крышу. – Снайпер на крыше. А перед тем, как подняться на крышу, он сделал запись в дневнике? А может, записал свой голос на магнитофон, сходил в кино или, чтобы освежить все это в памяти, прочел книжки о других людях, совершавших массовые убийства? – Записал свой голос. – Записал свой голос. И что он сделал с записью? – Послал людям, которых любил, попросил прощения. – «У меня нет другого выхода, братцы». Жертвы были совершенно незнакомыми людьми? Или он имел на них зуб? Может, его с работы уволили? А голосов он часом не слышал? – Это были совершенно незнакомые люди. – Он слышал голоса? – По телевизору. – Обращались только к нему? Его выбрали? – Велели ему войти в историю. Ему было двадцать семь. Безработный, разведен, машина на кирпичах вместо колес. Жизнь дала трещину. – Настойчивые голоса, оказывающие давление. А как он вел себя с прессой? Раздавал интервью, писал письма редактору местной газеты, пытался заключить договор об издании книги? – В Айрон-Сити нет прессы. Когда он об этом задумался, было уже поздно. По его словам, доведись начать все сызнова, он совершил бы не обычное убийство, а политическое. – Сделал бы более тщательный отбор, убил одного знаменитого человека, прославился. – Теперь он знает, что не войдет в историю. – Как и я. – Но у тебя есть Гитлер. – Что правда то правда. – А что есть у Томми Роя Фостера? – Ну хорошо, обо всем этом он рассказывает тебе в письмах. А ты о чем пишешь, когда отвечаешь? – О том, что лысею. Я взглянул на него. Он был в тренировочном костюме, на шее – полотенце, махровые потнички на запястьях. – Ты знаешь, что сказала бы твоя мама насчет этой игры в шахматы по переписке. – Я знаю, что сказал бы ты. Ты уже это говоришь. – Как там твоя мама? Она писала тебе в последнее время? – Она хочет, чтобы летом я приехал в ашрам. – А ты хочешь? – Кто знает, чего я хочу? Кто знает, чего хотят все? Разве можно вообще быть в чем-то уверенным? Разве все это не зависит от химического состава мозга, от сигналов, посылаемых во все стороны, от электрической энергии в коре? Откуда тебе известно, что ты на самом деле чего-то хочешь? Может, это просто какой-то нервный импульс в голове? В каком-нибудь неприметном месте одного из полушарий головного мозга происходит некое незначительное изменение, и вот мне вдруг хочется поехать в Монтану – или не хочется. Откуда мне знать, что я и вправду хочу поехать, что это не результат деятельности каких-нибудь нейронов или чего-то подобного? Может, дело просто в случайном сигнале, полученном спинным мозгом, а я, оказавшись вдруг в Монтане, начинаю понимать, что вовсе не хотел туда ехать. Я не могу управлять процессами, происходящими у меня в мозге, и потому понятия не имею, чего захочу через десять секунд, а уж насчет Монтаны будущим летом и подавно не знаю. Все дело в этих процессах в мозге, и никто понятия не имеет ни о себе как о личности, ни о каком-нибудь нейроне, который попросту либо случайно возбуждается, либо случайно не возбуждается. Не потому ли Томми Рой убил тех людей? |