Книга Насвистывая в темноте, страница 61 – Лесли Каген

Я сидела рядом с ним и смотрела на его руки. Ногти настолько погрызены, что напоминают полумесяцы.

— Почему вы не пошли на праздник квартала, мистер Кенфилд?

Он выбросил сигарету в кусты.

— Не праздничное настроение.

— Из-за Дотти?

В тусклом свете лампочки над крыльцом я видела, как его лицо сделалось почти безумным. Похоже было, сейчас мистер Кенфилд заорет на меня диким голосом, но затем оно разгладилось.

— Знаете, — сказала я, кладя свою ладонь поверх его, потому что та казалась такой забытой и нуждалась в капельке лосьона «Йерген». — Моя мама всегда говорит: лучше всего простить и забыть. Что было, то прошло и быльем поросло.

Он угрюмо ответил:

— Ты дочь своей матери, сомнений нет. Яблоки от яблони недалеко упали.

Мистер Кенфилд сунул руку глубоко в карман брюк и что-то оттуда вытащил. Фотография Дотти. Сразу видно, он часто смотрит на нее, потому что снимок был совсем пожеванный и серый, как и он сам. Дотти сидела на этом самом кресле, закинув руки за голову, и улыбалась во все зубы.

— Ты знаешь, кто это? — ткнул мистер Кенфилд в карточку.

Я подняла голову, чтобы вглядеться в его лицо. Нахмуренные брови, глаза в тени.

— Да.

— Знаешь, что она сделала?

— Да.

То же, что и моя мама. Влюбилась и родила ребенка кому-то, кому не должна.

— Это смертный грех. Некоторые вещи нельзя простить и забыть.

— Вот и ошибаетесь, мистер Кенфилд. Вам надо позволить Дотти и ее малышу вернуться домой, потому что я вижу, как вы по ним скучаете. Не думаю, что Бог станет возражать.

Он прикрыл лицо обеими руками, чтобы я не увидела, но звук я узнала. Миссис Голдман ошиблась. Вовсе не миссис Кенфилд приходила каждую ночь поплакать в комнате Дотти. Это плакал ее папа.

Тогда я встала и ушла. Потому что этот звук, этот шедший из самого сердца плач, он был мне знаком. И еще я знала: ни от каких слов мистеру Кенфилду не станет легче. Ничто в мире так не терзает душу, как слезы по тем, кого нет рядом.

— Проверка… проверка. Раз… Раз-два… — сказала Барб в микрофон. — Пожалуйста, внимание. Настал тот час, который вы все так ждали. Проверка… Раз… Раз…

Микрофон издал жуткий вой. Барб рассмеялась, когда мы все позатыкали уши. Она стояла на сцене рядом с Джонни Фацио, и каждому было ясно как божий день, что Джонни не прочь за ней приударить.

Барб объявила:

— Настало время открыть имя девочки, которая станет в этом году Королевой Площадки. — Она повернулась к Джонни и очень серьезно попросила: — Можно услышать барабанную дробь? — И, развернувшись назад к толпе, вскинула над головой великолепную, усыпанную блестками корону, такую прекрасную, что никакими словами не описать.

Тру схватила мою ладонь и сжала. Я знала, что Королевой буду я. Должна стать. Но как только Барб сказала: «В этом году Королевой Площадки объявляется…» — и посмотрела в мою сторону… я посмотрела на Венди Бюшам. Та держала Арти за руку и так беззаботно улыбалась. Одетая в розовое праздничное платье с кружевным воротничком, на щеках румяна, на губах что-то блескучее.

И уже во второй раз за вечер я сама не поняла, что на меня нашло, но я вспрыгнула прямо на сцену, выхватила микрофон из руки Барб и прокричала в него:

— Королевой Площадки объявляется… Венди Бюшам!

Потом я задумалась, почему так сделала, и решила, это все из-за того пластикового колечка из коробки «Крекер Джек», который Венди всегда носила на своем обручальном пальце. Венди больше, чем мне, нужно было стать Королевой. Я знала, что моя жизнь будет продолжаться, и что я выйду замуж, и заведу детей, и, может, когда-нибудь моим мужем станет фермер. А вот Венди… Ну уж по крайней мере у нее навсегда сохранится эта красивая корона в блестках.

Когда Арти вывел ее на сцену, Венди обняла меня одним из своих крепких объятий, а потом принялась раздавать всем присутствующим воздушные поцелуи а-ля Дайна Шор. Как и подобает Королеве. А Королем Барб объявила Микки Харригана, и Венди тоже обняла его по-королевски, и он перенес это вполне стойко. А потом все принялись сходить с ума, кричали и свистели, но это еще и потому, что они (многие, во всяком случае) были здорово навеселе, а я давно заметила: это, как правило, поднимает людям настроение.

Все мы нашли себе партнера, когда Джонни Фацио запел последнюю песню вечера, называвшуюся «Вся эта Amore», что, как сказала мне Нана Фацио, по-итальянски означет «любовь», и это совершенно точно был правильный выбор: любовный танец пошел на ура. Даже у нас с Генри Питерсоном, который в первый раз чмокнул меня в губы, когда мы прекратили танцевать вальс на четыре шага. Его губы отдавали черной лакрицей, которая в жизни мне не нравилась, но все остальное очень даже ничего.

Видя всех нас такими, я подумала, как бы обрадовался такой вечеринке мой буйный папа. Так жалко, что его нет. Если бы он все-таки был здесь, я точно знаю, он показал бы мне два больших пальца. И когда бы я попыталась извиниться за то, что наговорила в утро аварии… он просто прижал бы меня к себе загорелыми волосатыми ручищами и сказал бы, что знает, я не имела этого в виду, когда сказала, что ненавижу его, и что совершенно точно я не имела в виду, будто и впрямь хочу себе другого папу. И как он гордится мною, потому что я все сделала именно так, как он и просил. Сдержала обещание. Ухаживала за огородом.

А после вечеринки дети с Влит-стрит стали кричать друг дружке: пока, увидимся завтра в школе. Я шла домой одна, запрокинув голову к небу и думая о том, что любовь по-настоящему никогда не умирает. Она всегда где-то там, рисует мерцающую дорожку к какому-то другому месту, куда можно уйти и отдохнуть, если потребуется забыть, что иногда происходит такое, чего ты совсем не ждешь. И иногда это нежданное может навсегда изменить жизнь. Но одно папа так и не успел мне сказать, и я сама поняла это той ночью. Если даже случается ужасное, ты всегда несешь ответственность за себя и за тех, кого любишь, а потому надо идти по жизни дальше со всем на-стыр-ством, какое только в тебе есть.

И вот, со светлячками, и запахом шоколадного печенья, и собакой Мориарти, лаявшей за две улицы отсюда, я присела на крыльцо дома О’Хара, посмотрела в небо и сказала самым уверенным своим голосом:

— Ясной синеве Западного Неба: это я, твоя девочка Сэл, докладываю моему Небесному Королю, моему замечательному Небесному Королю… Вас понял, выполняю, конец связи.