Книга Ловушка, страница 50 – Харлан Кобен

— Что с ним?

— Шизофрения с приступами бешенства. Иногда впадает в дикую ярость.

— Нет. Что с ним случилось?

— То есть как — что случилось? Он болен. Причин нет.

«Нет причин» — уже второй раз за день ей говорили эти слова.

— Откуда у людей рак? Думаете, все идет от побоев в детстве? Химический дисбаланс.

Уэнди припомнила слова Фила: чудик, математический гений.

— А лекарства помогают?

— Успокоительные-то ему дают. Знаете, это как пулей с транквилизатором в слона. Все равно не понимает, кто он и где. Когда окончил Принстон, получил работу в фармацевтической компании, но стал прогуливать. Уволили. Стал бродяжничать. Мы восемь лет его искали. А нашли в картонной коробке среди собственных экскрементов со сломанными и не сросшимися нормально костями. Без зубов. Вообще не представляю, как он выживал, добывал еду, через что прошел.

Кельвин снова завопил:

— Гиммлер! Гиммлер любит стейки тунца!

Уэнди взглянула на Рональда:

— Гиммлер? Нацист?

— Вот и я о том же — всегда несет бред.

Кельвин вернулся к блокноту и стал черкать еще яростнее.

— Можно с ним поговорить? — спросила Уэнди.

— Шутите?

— Нет.

— Это бесполезно.

— Но и безвредно.

Рональд посмотрел в окошко.

— Теперь он даже меня почти не узнает — глядит как на пустое место. Я хотел взять его к себе, однако жена, ребенок…

Уэнди промолчала.

— Мы в детстве ходили на «Янки», и Кельвин знал статистику каждого бейсболиста, даже мог объяснить, при каких условиях биту отдают другому игроку. По моему, гений — это проклятие. Некоторые думают: мол, блестящие умы понимают мир так, как остальным не дано, видят истину, а действительность настолько ужасна, что они теряют рассудок. Осознание ведет к сумасшествию.

Уэнди смотрела прямо перед собой.

— Кельвин когда-нибудь рассказывал о Принстоне?

— Мама им гордилась. Все гордились, конечно, — ребята из нашего района в «Лигу плюща» не попадают. Мы переживали, как он туда впишется. Но друзей нашел быстро.

— А теперь эти друзья в беде.

— Вы взгляните на него, мисс Тайнс. Думаете, Кельвин в состоянии им помочь?

— Все-таки я бы попыталась.

Рональд пожал плечами.

Им дали на подпись бумаги об ответственности, посоветовали не подходить слишком близко и вскоре ввели в комнату со стеклянными стенами. Санитары остались у двери. Уэнди с Рональдом усадили довольно далеко от Кельвина, который продолжал черкать в блокноте, — по другую сторону широкого стола.

— Привет, брат.

— Лентяи не понимают сути.

Рональд взглянул на Уэнди и показал жестом: приступайте.

— Кельвин, вы ведь учились в Принстоне?

— А я говорю, Гиммлер любит стейки тунца, — не отрываясь от блокнота, ответил тот.

— Кельвин?

Он продолжал писать.

— Помните Дэна Мерсера?

— Белый мальчик.

— Да. А Фила Тернбола?

— От неэтилированного бензина у жертвователя болит голова.

— Ваши друзья из Принстона.

— О да. Из «Лиги плюща». Там один носил зеленые туфли. Ненавижу зеленые туфли.

— Я тоже.

— Из «Лиги плюща».

— Точно. Ваши друзья из «Лиги плюща» — Дэн, Фил, Стив и Фарли. Помните их?

Кельвин наконец отложил карандаш, поднял глаза — абсолютно пустые глаза — и уставился на Уэнди, совершенно ее не замечая.

— Кельвин?

— Гиммлер любит стейки тунца, — встревоженно прошептал он. — А мэр? Мэр ничуть не меньше.

Рональд безнадежно вздохнул.

Уэнди кое-как поймала взгляд Кельвина.

— Я хочу поговорить о тех, с кем вы проживали в одном номере в колледже.

Кельвин хохотнул:

— Прожевали?

— Да.

— Смешно. — Он захихикал как… как сумасшедший. — Прожевали. Как будто мы там сидели и жевали. Жевали и чавкали. Проживали-прожевали, понимаете?

По крайней мере забыл о кулинарных предпочтениях Гиммлера.

— Так вы помните своих соседей?

Смех тут же прекратился, словно кто-то щелкнул выключателем.

— Они в беде, Кельвин. Дэн Мерсер, Фил Тернбол, Стив Мичиано, Фарли Паркс — у них неприятности.

— Неприятности?

— Да. — Уэнди повторила имена, потом еще раз.

Лицо Кельвина начало меняться, черты вдруг перекорежило, он заплакал.

— Нет, о Господи, нет…

Рональд вскочил, потянул к брату руки и замер от вопля — внезапного, пронзительного. Уэнди отшатнулась.

Кельвин выкатил глаза.

— Лицо со шрамом! — Он быстро встал, опрокинув стул, увидел приближающихся санитаров, которые на ходу вызывали подмогу, снова завопил и отбежал в угол. — Лицо со шрамом! До всех до нас доберется. Лицо со шрамом!

— У кого лицо со шрамом? — тоже во весь голос спросила Уэнди.

— Да отстаньте вы от него! — потребовал Рональд.

— Лицо со шрамом! — Кельвин зажмурил глаза и обхватил голову, словно та вот-вот развалится на части. — Я говорил им! Предупреждал!

— Кого? О чем?

— Хватит! — приказал Рональд.

Кельвин, увидев наступающих медбратьев, заорал:

— Прекратите охоту! Прекратите охоту! — потом рухнул на пол и побежал на четвереньках.

Рональд, плача, попробовал успокоить брата. Тот встал, и тут же на него, как игроки в американский футбол, накинулись санитары — один крепко схватил за пояс, другой за плечи.

— Осторожно! Не пораньте!

Кельвина на полу уже чем-то связывали, Рональд все умолял не поранить брата, а Уэнди протискивалась поближе. Наконец она поймала взгляд больного.

— Объясните, Кельвин.

— Я говорил им, — прошептал тот, — предупреждал.

— О чем?

Больной заплакал. Рональд схватил Уэнди за плечо, попробовал оттащить, но она отбросила его руку.

— О чем предупреждали?

В комнату вошел третий санитар и шприцем с тонкой иглой сделал Кельвину укол в плечо. Тот посмотрел Уэнди прямо в глаза и проговорил неожиданно спокойным голосом:

— Не охотиться. Мы должны прекратить охоту.

— Какую охоту?