Книга Черный мел, страница 69 – Кристофер Дж. Эйтс

По ночам он лежал в постели, вспоминал удивленные взгляды посторонних людей. Их лица он запоминал лучше слов и оскорблений. Впервые в жизни Джолион стал бояться вообще людей. Жизнь его деформировалась и дала трещину. Он зависел от мнения совершенно незнакомых людей.

LVIII(ii).За неделю до начала Троицына семестра Джолион записался на прием к врачу, дружелюбному джентльмену, который носил галстук в диагональную полоску — так называемый полковой.

Врач во время приема взвесил пациента и быстро выписал рецепт. Он похвалил Джолиона за обращение к нему. В разговоре доктор называл Джолиона «старина». В наши дни, старина, бессонницу и депрессию научились лечить, медицина идет вперед семимильными шагами. Доктор вручил рецепт на три вида лекарств. Бояться больше не нужно. И пусть Джолион не стесняется, если ему понадобится что-то еще. Все что угодно, старина. Доктор взял с пациента слово, что тот еще зайдет к нему. И Джолион обещал.

LVIII(iii).При выходе из колледжа Джолион замотал шею и часть лица шарфом. Это был шарф цветов Питта, тот самый, который они купили для Чада в начале Игры. Но Джолиону предстояло не только носить шарф.

Он приехал на автобусе и с остальными встретился на месте. За исполнением задания наблюдал Длинный, он держался в нескольких шагах от Чада и Дэ, те вручили Джолиону билет. Сами они сидели на два ряда сзади, не хотели, чтобы кто-то понял — они вместе.

Друзья вошли, и Джолион прошел на свое место. Его красно-белый шарф резко выделялся на общем фоне, где преобладали белые, желтые и синие цвета «Оксфорд Юнайтед». Сине-желто-синие шарфы, сине-желто-синие рубашки, сине-желто-синие знамена.

Когда начался футбольный матч, болельщики закричали, завопили: «Юнайтед, Юнайтед, Юнайтед! Круши, дави, ломай!»

Джолиону дали десять минут на раскачку, потом он должен был встать и выступить с первой кричалкой — обычной, только с другими словами. Вратарь команды гостей, Филипп Гераб, приехал из Гавра. Чад и Дэ провели большую подготовительную работу.

Прошло семь минут матча, за это время Гераб ухитрился нарушить правила. Он задел мяч рукой после вбрасывания, выполненного партнером по команде, и им назначили свободный удар. Фанаты оксфордцев ликовали. И тут встал Джолион и завел:

— Vous êtes merde et vous savez que vous êtes merde et vous savez que vous êtes…

Вокруг него воцарилось враждебное молчание.

— Ты кто такой, мать твою? — спросил кто-то.

И сотня голосов завопила:

— Ты кто такой? Ты кто такой? Ты кто такой?

Борясь с подступающей тошнотой, Джолион пробовал объясниться:

— Так ведь их вратарь француз! Вот я и кричу: «Вы дерьмо, и знаете это», только по-французски.

Кто-то в ответ обругал его. Многие кричали:

— Сядь, да сядь же, мать твою!

А потом все принялись дружно скандировать:

— Сядь! Сядь! Сядь!

Он сел. Глаза, глаза, кругом одни глаза… Джолион притворился, что смотрит игру и не ощущает на себе влияния толпы, степень их ненависти.

В течение следующих десяти минут он должен был выполнить еще одно задание, оно было основано на том, что капитана «Юнайтед» зовут так же, как известного поэта-романтика.

Поэтому на девятнадцатой минуте Джолион снова встал. Голова у него закружилась, как будто он попал в газовое облако. Он начал скандировать на мотив бетховенской «Оды к радости». Его дрожащий голос возвысился над общим гулом:

— В нападении ужасен,/В обороне он прекрасен./Вперед, Джон Китс,/Вперед, родной,/Мы за тебя/Стоим горой!/Джон Китс/Любит птиц!

Вслед за ошеломленным молчанием его накрыла волна злобной ругани. Болельщики засучивали рукава и подступали к нему все ближе.

— Да ведь его зовут так же, как поэта, — оправдывался Джолион. — А любит птиц — потому что сочинил «Оду к соловью»…

И тут оксфордцам забили гол. Фанаты «Юнайтед» схватились за головы. Оставалось выполнить третью часть задания.

— Гол! — что было мочи завопил Джолион. — Го-о-о-ол!

Его ударили сзади по голове, перед глазами сверкнула яркая вспышка. Зазвенело разбитое стекло — кто-то ударил его бутылкой. Он упал на одно колено, нечаянно задел сидящих перед ним. Несколько человек вскочили с мест, один замахнулся и врезал ему в солнечное сплетение. Потом Джолиона снова ударили по голове, ухо обожгло жаром. На него посыпался град ударов. Его били кулаками и ногами. Джолион упал, сгруппировался, попытался прикрыть руками голову. Его били по пальцам, по лодыжкам, по коленям.

Когда он уже почти терял сознание, град ударов начал ослабевать, и Джолиона неожиданно подняли на ноги. Кто-то еще молотил его кулаками, но худшее было позади. Он услышал крики:

— Прекратите! Хватит! Да хватит же!

Длинный тащил его за собой в проход. С другой стороны оказался Чад и закинул руку Джолиона себе на плечо. Сначала они поднимались, потом спускались, долго шли по холодным коридорам. И вдруг выбрались на свет, как будто прошли сквозь разбитое стекло. Его уложили на скамейку.

Лицо Чада искривилось, как будто его вот-вот стошнит.

— Джолион… о господи! Я… Мы не предполагали, что все так произойдет.

Джолион нащупал языком во рту какой-то твердый камешек. Понял — это зуб. Он выплюнул его в ладонь вместе с кровью и слизью, долго рассматривал, вертел в руке.

Джолиона о чем-то спрашивали, но он как будто не слышал.

«Я знаю, это — зуб мудрости!» — подумал Джолион, усмехнулся, вытер зуб о брючину и сунул в карман. Потом поднял голову, увидел три лица, искаженных ужасом, и расхохотался.

— Ну что, дошло до вас? — спросил он и про себя попутно отметил, что может видеть только одним глазом. — Вам никак не победить меня… Вы ничего не можете со мной поделать! — Из его носа хлынула кровь, а он захлебывался смехом. — Ни-че-го!

LVIII(iv).Чад что-то говорил, о чем-то просил, но Джолион смотрел в пространство, словно вдруг оглох. Пальцы рук онемели, как будто их прищемило дверцей машины.

— Пожалуйста, Джолион. Я прошу не ради того, чтобы стать победителем, — говорил Чад. — Мы должны остановиться. Если ты откажешься сдаться, дальше все будет только хуже. Какой еще у нас остается выход?

Джолион посмотрел на него здоровым глазом и заметил:

— Ты тоже можешь сдаться.

— Джолион, ты прекрасно понимаешь, я сдаться не могу, — нахмурился Чад. — Значит, во всем, что с тобой потом случится, ты все равно будешь виноват сам. Если рассуждать логически, ты и в самом деле навлекаешь на себя неприятности. Брось, сейчас не время изображать из себя героя! Ты поступил по-своему с Эмилией и Дэ, считай, я признал тебя главным. Ты победил, Джолион, понял? А мне оставь только одно. Если не согласишься… Джолион, происшедшее сейчас ужасно, и мне очень жаль, клянусь, я не шучу. Но больше никаких извинений не будет, мы умываем руки. Пожалей себя, пожалей нас всех. Тебе больше ничего не нужно доказывать.