Онлайн книга «Убить Петра Великого»
Вздохнув глубоко, князь Ромодановский произнес удрученно: — Вот как со всеми изменщиками посчитаюсь, тогда и пойдем. По тому, каким тоном была произнесена эта фраза, сокольничему стало понятно, что соколиная охота состоится не очень скоро. — Как скажешь, Федор Юрьевич, я всегда готов. — Ты вот что, Гришка, поброди с соколом над житницкой, авось что-нибудь, да изловите. Ежели будет заяц, на угольях зажарь. Мне грудинку принесешь. — Обязательно доставлю! — Федор Юрьевич, — подскочил кравчий, — тут посыльный прибыл. Этого еще не хватало! — От кого? — нахмурился Ромодановский. — Сказал, что от стрельцов, изветное письмо везет! — Все не слава богу! — только и вздохнул князь. — Зови нарочного в горницу. Приветить надобно. — Повернувшись к сокольничему, бросил в сердцах: — Это что здесь под ногами за дерьмо?! Выметай давай! * * * Посыльным оказался стрелец аршинного роста, в кафтане цвета Медведковского полка. Заприметив вошедшего князя, помешкав малость, снял шапку и, тряхнув золотыми кудрями, произнес: — Тебе изветное письмо, князь, от стрельцов! — Вот оно как, — взял Ромодановский протянутую грамоту и, развернув, принялся читать: — «Стольнику, князю Федору Юрьевичу Ромодановскому и боярам изменникам…» — Посмотрев на стоящего подле двери стрельца, протянул, сузив глаза: — Знал, что здесь писано? — Знал, Федор Юрьевич. — И не боялся? — В Азове не дрейфил, так чего же мне здесь бояться? — Во оно как поворачивается… «Нету более сил терпеть обиду и крамолу со стороны бояр. Государево жалованье нам не плачено уже год… за службу нашу ратную, за то, что живота своего за государя не жалеем, сносим несправедливые обиды от иноземцев-командиров…» — Оторвавшись от письма, Федор Юрьевич полюбопытствовал весело: — А на дыбе сгинуть не боишься? — Не боюсь, Федор Юрьевич, а только здесь вся правда написана. Всем миром составляли. И еще тебе велено передать… от Софьи Алексеевны, чтобы ты в это дело не встревал, ежели не хочешь с бесчестьем помирать. За нами сила! А так еще и при Софье Алексеевне послужишь. Как и прежде, главным судьей Преображенского приказа будешь. — Ты Софью Алексеевну видел? — нахмурившись, спросил Ромодановский. — А то как же! Прежде я к ней с поклоном пришел. Письмо от наших командиров принес. Полковники наши просили, чтобы она государыней на Руси была вместо своего братца бесталанного. А уже потом к тебе заявился. — Как тебя величать-то? — Величать ни к чему, Федор Юрьевич. Прозвище у меня — Верста! Так и кличь. Привык я к тому. — А ежели я не пожелаю, Верста, тогда чего? Пожав могучими плечами, Верста бесхитростно произнес: — Твое дело, князь… А только под Москвой сейчас шесть стрелецких полков команды дожидаются. И народ все прибывает. Чернь на Петра Алексеевича очень сердита! У кого оружия нет, так берут ухваты с топорами да к нам в лагерь ступают. Первый дом, что мы в Москве сокрушим — будет твой! Вот и подумай, князь, надо ли это тебе? — И чего же ты мне посоветуешь? Верста оживился. Было видно, что ответ у него припасен. — Скажись хворым. Призови знахарей, скажи им, что немощь тебя нечаянная одолела, пускай они тебя подлечат… Пойду я, князь, — натянул стрелец шапку на самые уши, упрятав золотые кудри. — Дел у нас нынче много. К нам стрельцы из других городов подходят. Встретить надобно. В осаду Москву возьмем, чтобы ни один изменник не проскочил. Уходя, стрелец аккуратно прикрыл за собой дверь, оставив Ромодановского в тяжелых раздумьях. Надо признать, что стрельцы — это сила, с которой считался любой правитель, а потому нередко потакали им как малым детям. Затянем потуже пояса, а стрельцов обижать не станем. Надо вам землицы? Пожалуйста! Просите жалованье удвоить? Извольте! Надо дом новый выстроить? Вот вам бревна из государева леса. Чего же на этот раз нерадивым требуется? — Егор! — Да, хозяин! — мгновенно предстал перед князем верный слуга. Окаянная бумага жгла ладони. Воткнув ее за пояс, князь Ромодановский произнес: — Посыльного видел? — Ну? — Узнай кто таков. — Сделаю, Федор Юрьевич. — Чего встал? Беги!.. Постой, — остановил он исправника. — Тут вот что, Егорка… Что-то занедужилось мне нынче. Пойду в опочивальне прилягу. Авось уляжется. Ежели к вечеру худо станет, покличь мне Аграфену-травницу, пусть настоя какого-нибудь припасет. Авось отпустит. * * * Весть о том, что стрелецкие полки подходят к городу, облетела Москву в одночасье. На базарах шептались о том, что простому люду тревожиться не стоит, а вот боярам-изменщикам не поздоровится. Пожгут да пограбят. Первый, кому достанется, будет Федор Юрьевич Ромодановский. Его так и вовсе обещались извести на Красной площади прилюдно. Вместе с боярами покидали Москву мужи не столь знатные. Прихватив с собой семью да самый необходимый скарб, съезжали куда подальше. Главное, чтобы головушку сберечь. А богатство — дело наживное. — Ну что ты с узлами возишься? — прикрикнул окольничий Митрофанов на супругу. — Сказано, все бросай! Не ровен час стрельцы заявятся, без башки останешься, а ты все над барахлом трясешься! — Так ведь пограбят! — запричитала супруга. — Пограбят, — легко согласился окольничий. — Добро оно что? Тьфу! Другое наживем, а вот как без башки жить будем! Ты вспомни, чего стрельцы на государевом дворе шестнадцать лет назад учудили, едва самого Петра Алексеевича жизни не лишили. Уже к вечеру боярские дома опустели. Нагрузив скарб на подводы, бояре съезжали с Москвы в имения и охотничьи избы, наказав при этом приказчикам караулить хозяйское добро. Дважды собиралась Боярская дума и, не дождавшись князя Федора Ромодановского, неспешно расходилась, так и не приняв окончательного решения. С дальних и ближних застав в Москву спешили гонцы, сообщая о том, что стрелецкое воинство неумолимо приближается к Москве, вбирая в себя все новых рекрутов. Виделось, что стрельцы не сомневаются в собственной победе, а потому их поход принимал формы неслыханного разгула. Переизбрав опальных командиров, они установили полковую вольницу, где всяк себе был хозяин, а потому их лагеря больше напоминали таборы, куда со всех окрестностей сходились гулящие девицы — за доброй лаской и легкими деньгами. Веселье в лагере не прекращалось до тех самых пор, пока не заканчивалось припасенное вино. Оголодавшие и истосковавшиеся без женского тепла, они разбредались по окрестностям и не возвращались в бивуак до тех самых пор, пока животы до самого горла не набивали кушаньем и вдоволь не утолялась похоть. |