Онлайн книга «Убить Петра Великого»
Сняв кафтан, Степан бросил его рядом с исподним государыни. Поймал ее слегка насмешливый взгляд. Развязал порты, положил их аккуратно и, задув свечу, затопал босыми ногами к царице. * * * В избу к солдатке Степан Глебов вернулся только под самое утро. Разобиженная, она открыла щеколду и, едва взглянув на полюбовника, удалилась в избу. Оно и к лучшему. В наступившее утро Степану Глебову было не до разговоров. Сладость познается только в настоящей любви. Прожив тридцать с лишним годков, Степан Глебов теперь понимал, что прежние его отношения с бабами были всего лишь баловством, а то, что приключилось нынешней ночью — настоящее чувство. Оказывается, нужно попробовать полсотни девок, чтобы понять истину. Несмотря на бессонную ночь, уснуть Степан не мог. Долго ворочался, прислушиваясь к вздохам хозяйки. На следующий день ближе к полудню заявился Назар Маршавин. Уверенно протопал через избу прямиком к разнежившемуся Глебову. Отыскал в углу кувшин с брагой и, крякнув от удовольствия, налил полную братину. Толкнув под локоть задремавшего было Глебова, Маршавин мелко хихикнул: — Ну и каково оно с царевной-то, а? Наверное, как-то по-особенному? В какой-то момент Степан вдруг ощутил невероятную потребность поделиться пережитым. Поведать об испытанном, рассказать, какая упругая и нежная кожа у царицы, о том, что у самого паха имеется родимое пятно светло-коричневого цвета величиной с фасоль. Не удержавшись, он прикоснулся к нему губами, вызвав невольный восторг государыни. И даже когда уходил от нее утром, никак не мог поверить в состоявшееся счастье. Откинув одеяло, Евдокия тихо посапывала, обнажив бок. Исподнее аккуратно уложено на табурете, поверх которого, провалившись в ткань, торчал золотой крест, снятый с шеи царицы. Вспомнив протяжный стон царевны, когда они в размеренном и быстром темпе вбежали на самый верх блаженства, Степан счастливо улыбнулся. Было! Глебов приподнялся, присел на свободный стул, а потом усмехнулся в ехидную физиономию Маршавина: — А с чего ты взял, что было? С минуту подьячий непонимающе хлопал белесыми ресницами, пытаясь отыскать в лице Глебова лукавинку. Однако его встречали строгие серьезные глаза. Окольничий шутить не собирался. Отодвинув от себя братину с брагой, Маршавин нахмурился: — Так ты же только утром оттуда вышел? Али не так? Брага, сердито плеснувшись через край братины, расползлась по столу, испачкав кафтан Глебова. Брезгливо отряхнув промокший рукав, Степан спросил: — А ты видел, как я выходил? — Не довелось, — честно признался подьячий. — Только ты ведь постучать должен был, когда на государыню… того… залезешь. — А я постучал? — Не слыхал. — Вот, стало быть, и не залезал! — веско изрек Степан. — Царица наша, матушка, святая! — Куда же ты тогда запропастился? — недоверчиво сверлил подьячий Глебова поросячьими глазками. — Постоял немного в трапезной, а потом в другую дверь вышел, — отвечал Степан и крепко пригубил братину, стараясь спрятать накатившее ощущение счастья. — Где же ты тогда всю ночь был? — продолжал допытываться Маршавин. Глебов оторвался от братины, утер рукавом усы: — Тут в селе вдовушка одна дородная живет. Телеса — во! — выставил он впереди себя ладони. — Шажок делает, а у нее все колыхается, как свиной студень. Такую подержать — одна приятность. Вот я ее и держал всю ночь. Губы разошлись в довольной улыбке, будто бы медку отведал. — Где же ты тогда в следующую ночку пропадал? Заходил я к тебе, не застал! — Так и пробыл у нее. Два дня порты не надевал. В следующую ночь Степан Глебов тихим вором опять пробрался в келью государыни, перехитрив карауливших у ворот монастыря стрельцов. Государыня, встав на колени, молилась в углу перед иконой, замаливая сладкий грех. В тот момент, с распущенными волосами, неровной волной спадавшими на плечи, она показалась ему особенно красивой. Через полупрозрачную ткань Степан видел ее слегка располневшее тело. В глазах — испуг. Красивые, слегка пухлые губы разлепились. Вот сейчас отчаянный крик разорвет монастырскую тишь. Но вместо ожидаемого крика прозвучал шепоток: — Уйди, окаянный! Полные маленькие руки сложились у самой груди, закрывая оголенный участок кожи. За коротенькими пальцами видны звенья золотой цепи. По распахнутым глазам Степан угадал: Евдокия хотела, чтобы он остался. Заперев дверь на задвижку, Глебов подошел к царице и, не ощущая сопротивления, поднял ее на руки. Длинные каштановые волосы, растрепавшись, почти касались пола. Легкое сопротивление и короткая, как выдох, мольба: — Не надо, Степан… — Все будет хорошо, государыня, ты только мне доверься, — осторожно положил Глебов царицу на постель. Степан принялся снимать свой кафтан, когда увидел, как колени государыни сомкнулись. Глянешь на такую преграду и покажется, что не найдется силы, чтобы отомкнуть эти врата. Но в действительности ему удалось сделать это всего лишь ласковым прикосновением. Сейчас Степан, вспомнив эти сладостные мгновения, не смог сдержать себя. Широкая улыбка разодрала до ушей щеки, выдавая накатившееся счастье. — Ты чего лыбишься-то? — недобро покосился на него подьячий. — Просто подумал, что ты государю отпишешь, ежели наша затея не удалась. — Что-нибудь придумаем. Только мне вот что странно. Государыня собиралась в Вознесенском монастыре трое суток пробыть. Уже пятый день пошел, а она не выезжает. — Понизив голос, Маршавин продолжал: — Два дня к заутрене не выходит, говорят, все перед иконой стоит, как будто бы грех какой замаливает. Так ты не знаешь, какой? — Не ведаю. Подошла хозяйка. Неодобрительно зыркнув на гостя, пожаловалась: — Весь стол залили. Ожиданий бабы Степан Глебов не оправдал. Отчего-то было совестно, оставаться более не хотелось. — Поедем-ка в Москву, Назар, в кабак, угощу я тебя, — повеселел Глебов. Маршавин отказываться не стал и, натянув на голову шапку, вышел из избы. Хозяин трактира был круглолицый приземистый немец с невероятно располагающей наружностью. С его полноватого лица не сходила добродушная улыбка. В хозяйстве ему помогали две дочери, одетые в иноземное платье. Когда они подходили к столику, чтобы протереть пролитое вино, Маршавин, не стыдясь, заглядывал в разрез платья. И судя по тому, что отображалось на его лице, можно было считать, что увиденное доставляло ему немалое удовольствие. Заказали по стакану вина. Выпили. Пожелали еще. В сей раз к ним подошла старшая из дочерей, весьма сносно говорившая по-русски. Одарив подьячего улыбкой, она усердно принялась натирать стол мягкой ветошью. |