Онлайн книга «Убить Петра Великого»
Дверь приоткрылась, и в проем просунулась кудлатая голова дьяка Назара Маршавина. Хлипенький, неимоверно худой, с синюшным носом, что выдавало большую страсть к зеленому змею, он тем не менее являлся доверенным лицом князя Ромодановского. Дьяк обладал самой заурядной внешностью. Не опасаясь его присутствия, простой люд мог говорить что угодно. Никто и не подозревал о том, что невзрачный тип с испитым лицом внимательно вслушивался в речи, выискивая крамолу. Многие из болтунов впоследствии оказывались в казематах Преображенского приказа, так и не догадавшись, какая именно нелегкая привела их сюда. — С чем пришел? Назар протиснулся в щель. Сгорбившись в почтении, заговорил вкрадчивым голосом: — Третьего числа в доме игумена Сильвестра Медведева собирались подозрительные люди. Среди них немец Мюллер, а с ними еще один вновь прибывший… Князь Ромодановский поморщился. Мюллер уже трижды заявлялся к царевне. Год назад, в обход Петра, он доставил ей письмо от саксонского курфюрста. — Как фамилия прибывшего? — спросил Федор Юрьевич. — Фамилию запамятовал, уж больно она заковыристая. — Где он остановился? — У трактирщика Ганса. — Ох уж этот Ганс! — вздохнул Ромодановский. — Сколько он в Москве живет? — Да уж, пожалуй, лет пять будет. Дочки у него очень хороши, особенно старшая, Гретхен, — отвечал Маршавин, широко улыбаясь. — Ты не лыбься понапрасну. Знаю, о чем ты думаешь. Придет время, я с ним разберусь, — пообещал Ромодановский, наливаясь злобой. — О чем говорили у игумена? — Не ведаю, князь. Хотел было к окнам подкрасться, так они пса с цепи спустили. Он, окаянный, полночи вокруг здания кружил, приблизиться не давал. — Что потом было? — На следующее утро немец Мюллер отбыл к Софье Алексеевне. Видать, за советом, а с ним и этот новый поволочился, что из Швеции прибыл… — Опять какую-то крамолу надумали. Уж больно она его хорошо привечает. Вот разве что только с хлебом и солью не встречает, — вздохнул князь. Князь Ромодановский все более мрачнел. Царевна не умела сидеть сложа руки. Она поддерживала тесные сношения со шведским королем, с императором Римской империи Леопольдом I, а также всеми, кто, по ее мнению, мог бы помочь ей получить престол. В одном из перехваченных писем к шведскому королю она называла себя «единоличной хозяйкой России». Игумен Сильвестр Медведев был дружен с полюбовником царевны князем Голицыным и часто объявлялся в его доме. О чем они говорили, неизвестно, но, как поведал приказчик, впоследствии допрошенный в Преображенском приказе, государя в разговорах поминали нередко. Чего же царевна надумала на сей раз? — Беспокоит меня этот трактирщик Ганс. А более его дочки. — А дочки-то чего? — едва не поперхнулся Маршавин. — Чего говоришь? Егор! — громко позвал Ромодановский. — Здесь я, Федор Юрьевич, — выскочил из коридора исправник. — Ну-ка расскажи, как там Гретхен? Пусть и дьяк тоже послушает, а то он уж больно на девку запал. — Мне кажется, что она совсем не та, за кого себя выдает. — С чего ты это взял? — Есть на то причины, князь. Прибыла она позже этого Ганса. Лазутчица она! Да и не держатся так с отцом! Мне думается, что они того… полюбовники. — Ишь ты куда хватил! — подивился Маршавин. — Как-то я в трактир нежданно вошел, так он ей что-то на ушко нашептывал и за перехват держал. А определил он ее в трактир не случайно, девка она красивая, — блаженно сощурился исправник, — вот стрельцы и прут валом! От них можно немало услышать, а все это в уши шведам попадает. Оно сразу видно, что трактир — не ее дело, для другого она служит. — С чего ты взял? — вопрошал Маршавин. — Как тебе сказать, дьяк, — задумчиво протянул исправник. — Уж больно она спесива для трактирщицы. Даже на стрельцов посматривает так, как будто бы они у нее в услужении. Глядя в ее строгие глаза, так и хочется взять швабру и самому полы натирать. Хе-хе-хе! — расхохотался Егор, не разжимая зубов. — Разве трактирщицы как-то по-другому смотрят? — Тут как-то один из стрельцов ее пониже спины погладил, так она на него так посмотрела, что тот кружку с братиной едва не выронил. И знаешь, князь, что она ответила при этом? — Ты в загадки-то не играй, — насупился князь Ромодановский, — рассказывай, как дело было. — Я бы, говорит, королю этакого не позволила, не то что какому-то холопу. Я еще на ее руки посмотрел. Так кожа на них такая гладенькая и чистенькая, какой даже у наших боярышень не встретишь. — Ведь на нее как-то Петр глаз положил. — Было дело… Петр Алексеевич к ней в трактир заходил. Две кружки с пивом заказал. Что-то ей на ушко все пытался сказать, верно, договориться хотел, а она только морщилась. Любая на ее месте уже давно бы под Петра легла, а этой, видите ли, обхождение требуется. Не понимаю я этого, Федор Юрьевич! — Не сходится чего-то, — призадумавшись, признал судья Преображенского приказа. — А потом Петр Алексеевич еще дважды к ней на улице подходил, все за рученьки цеплял, а она только отпихивалась. Видать, никак государю уступать не хотела. — А Петр Алексеевич чего? — А Петр Алексеевич от этого только еще больше распалялся. Думаю, что как приедет, так опять в трактир заглянет. Пока на кровать ее не уговорит, ни за что не успокоится. — А ты часом не заметил за ней еще чего-нибудь? Может, она с кем-то из немцев встречается? Исправник почесал кудлатую голову, обнаружив на самом темечке проплешину величиной с пятачок, и отвечал: — Ничего такого не было, батюшка, — уверенно произнес он. — Но если что запримечу, так обязательно оповещу. — Завтра к Петру Алексеевич поедешь вместе с посыльным. — Это куда же, за границу? — ахнул Егор. — В немецкую землю. Доложишь ему обо всем, что видел, а уж он пускай решает, как быть. Ступайте, — отмахнулся Ромодановский от гостей, как от прилипчивых мух. — У меня тут дел еще много. — Да, батюшка, — обернулся исправник. Дьяк невольно заглянул в жбан с брагой. Судя по тому, сколько в ней оставалось, князь намеревался заниматься государственными делами до самого утра. * * * Макнув перо в чернильницу, Анна Голицына в ожидании посмотрела на Евдокию Федоровну. Переживания государыни отразились на ее челе длинной кривой морщиной, под глазами появились отеки, да и румянец сошел, прежде так украшавший щеки. А под самым подбородком обозначилась отчетливая морщина, значительно состарив некогда привлекательное лицо. — «Батюшка мой, свет мой ясный, — проговорила Евдокия, — Степан Григорьевич…» |