Онлайн книга «Радуга тяготения»
|
Окончательная сборка происходила в Штольне 41. Поперечный тоннель глубиной 50 футов — чтобы вместилась готовая Ракета. Застольный гам, откровенно нестойкие голоса взбухают, отскакивая от бетона. Личный состав ковыляет назад по центральному тоннелю, и лица их остекленелы и румяны. Ленитроп, щурясь, заглядывает в эту длинную яму и видит толпу американцев и русских, собравшихся вокруг гигантской дубовой пивной бочки. Штатский немец размером с гнома, с рыжими усами, как у фон Гинденбурга, раздает глиняные кружки — кажись, сплошной пены. Почти на всяком рукаве мерцают артиллерийские дымки. Американцы поют РАКЕТНЫЕ ЛИМЕРИКИ Была одна штука, V-2, Что в пилоте нуждалась едва: Лишь на кнопку нажать — И ее не видать, А вокруг жизнь живая мертва. Мелодию знает всякий американский студиозус, пригретый студенческими обществами. Но отчего-то здесь поют в стиле немецких штурмовиков: в конце каждой строки ноты резко обламываются, затем толчок тишины — и певцы атакуют следующую строку. [Припев: ] Ja, ja, ja, ja! А в Пруссии кисок не ели! Там кошек-то не хватает Зато мусора там хватает Потанцуй со мной, Русский, в постели! Пьяные висят на стальных стремянках и обернулись вокруг мостков. Пивные пары заползают в глубокие каверны, средь грязно-оливковых ракетных деталей, стоящих или упавших на бок. Один тип, что зовется Крокеттом, Завел шуры-муры с ракетой. Засечете их вместе — Между ними не лезьте, И не клейте ракету при этом. Ленитроп голоден и хочет пить. Злые миазмы в Штольне 41 отчетливы и очевидны, однако он принимается искать проход — может, обед перехватит. Выясняется, что единственная дорога вниз — по тросу, прицепленному к подъемнику наверху. Толстый деревенщина, рядовой первого класса, прохлаждается в будке, попивая вино. — Валяй, Джексон. Прокачу с ветерком. Меня в УОР [164] научили. — Сложив усы, чтоб излучали, как ему представляется, доблесть, Ник Шлако-бери забирается — одна нога в петле, другая болтается в воздухе. Взвывает электромотор, Ленитроп отпускает последние стальные перила и вцепляется в трос, а под ним разверзаются 50 футов сумерек. Ой-ё… Катит над Штольней 41, далеко внизу толкутся головы, пивная пена всплескивает факелами в тенях — внезапно мотор отрубается, и Ленитроп падает камнем. Ах блядь… — Пожить не успел! — кричит он, голосок слишком пронзительный, будто у подростка по радио, вообще-то неловко, но на него летит бетонный пол, различима каждая отметина опалубки, каждый темный кристалл по-рингского песка, по которому Ленитропа размажет — поблизости даже тушки ничьей нет, чтоб отделаться множественными переломами… Остается футов десять, и тут рядовой п. к. жмет на тормоза. Маниакальный хохот за спиной наверху. Напружинившийся трос поет под ладонью, и наконец /Ленитроп разжимает хватку, падает и, пойманный за ногу, плавно въезжает вниз головой в толпу зевак, что сгрудились у пивного бочонка, — они, уже привычные к такой манере прибытия, лишь продолжают горланить: Один парень по имени Гектор, По-щенячьи влюбился в инжектор, Но плюхи и всплески Одержимой железки Извели его гидроконнектор. Молодые американцы по очереди встают (по желанию), воздевают кружки и поют о разных способах Делать Это с A4 или смежным оборудованием. Ленитроп не знает, что поют для него, — да они и сами не в курсе. Перевернутую сцену он созерцает в некотором беспокойстве: к мозгу подступает кровавый прилив, и Ленитропа посещает диковатая мысль, что за лодыжку его держит Лайл Елейн. Он величественно вплывает на окраины праздника. — Эй, — отмечает стриженный ежиком юнец, — э-это ж Тарзан какой-то! Ха! Ха! Полдюжины назюзюкавшихся артиллеристов с довольным ревом цапают Ленитропа. Вволю покрутившись и потолкавшись, он высвобождает ногу из петли. Под вой подъемника трос уползает, откуда явился, к шутнику за рычагами и следующему болвану, который поддастся на уговоры и решит прокатиться. Жена Мурхеда из генштаба Ушла, как последняя жаба, Потому что Мурхед — Ублажатель ракет, А она — очень нудная баба. Русские пьют непреклонно и в молчании, шаркая сапогами, хмурясь — может, пытаются лимерики перевести. Американцы здесь с попустительства русских или же наоборот — непонятно. Кто-то сует Ленитропу орудийную гильзу — она ледяная, бока пенятся. — Ну надо ж, англичан-то мы и не ждали. Ничё так балеха, а? Не уходи — он скоро подойдет. — Это кто. — Тысячи сияющих червей извиваются по краям поля зрения, а нога, просыпаясь, исходит иголками. Ух, холодное какое пиво, холодное и горько-хмельное, без толку рваться наверх, чтоб вздохнуть, пей до — хахххх. Выныривает нос, утопленный в пене, усы белы и пузырятся. Где-то по предместьям собрания кричат: — Вот он, вот он! — Пива ему дайте! — Эй, майор, малыша, сэр! Один техник, что звался Урбином Полюбил беззаветно турбину: «Мне милее она, Чем в постели жена, И дешевле абрикотина». — Что творится, — вопрошает Ленитроп сквозь шапку следующего пива, возникшего в руке. — Майор Клёви. У него отвальная. — «Канальи Клёви» хором затягивают «Поскольку он парень что надо». Чего никто не может отрицать, если жить не надоело, — такое поневоле создается впечатление… — Куда это он? — Куда-то. — Я думал, он сюда приехал с этими «ГЭ» повидаться. — Ну да, а по-твоему, кто мошной тряхнул? В этом подземельном свете майор Клёви еще менее притягателен, нежели в свете луны на загривке товарного вагона. Валы жира, глаза навыкате и блестящие зубы серее, грубее закамуфлированы. Полоска пластыря, спортивно налепленная на переносицу, и желто-зелено-фиолетовая роспись вокруг глаза напоминают о недавнем стремительном полете с железнодорожной насыпи. Жмет руки доброжелателям, басит мужские нежности, особо внимателен к русским: — Ну-с, небось, вы-mo его сдобрили водкой? Ха? — переходит к: — Влад, ах ты жопа, как оно? — Русские, кажется, не понимают — им остается трактовать лишь клыкастую улыбку и пасхальные яйца глаз. Ленитроп как раз фыркает пеной из носа, когда Клёви замечает его и выкатывает глаза по-серьезу. — Вон он, — ревет оглушительно, тыча в Ленитропа дрожащим пальцем, — вон он, асейный этот сукин сын, взять его, ребята! — Взять его, ребята? Мгновение Ленитроп разглядывает этот палец, оформленный обворожительными росчерками и завитками ангельского жира. |