Книга Черный кот на рояле, или В возбуждении уголовного дела отказать, страница 26 – Григорий Башкиров

Пока ожидаем гонца, рассказываю об инциденте с Галевичем.

– Идиоты! – вдруг, ни с того ни с сего заявляет молчавший до этого Брагин.

– Кто? Кто идиоты? – переспрашиваю я, не понимая, кому именно поставлен диагноз.

– Оба. Галевич – по жизни, а ты идиот вдвойне, что пытаешься ему что-то доказать.

Хочу продолжить начатую дискуссию о психиатрии, но не успеваю сказать ни слова, потому что заходит Михалыч. Остановившись посреди кабинета, смотрит на часы. Мы быстро переглядываемся. Появление Сокова совсем некстати. Вот– вот должен возвратиться Леха, а он в спешке даже портфеля не прихватил. Надо что-то быстро решать.

С надеждой глядим на деда.

– Что-то рановато кучковаться начали, – еще раз поглядывая на часы, недовольно говорит Михалыч, – рабочий день еще не кончился.

– Николай Михалыч, хорошо, что зашли, – вступает, как и ожидалось, в разговор дед. – Я уже собрался к Вам идти.

– А что у тебя такое срочное? – удивленно поднимает брови Соков.

– Да переговорить надо, желательно лично. Может у меня? – Дед делает шаг к двери.

– Ладно, п-пошли. – Михалыч идет вместе с Ермолиным на выход.

Мы переводим дух, но тут дверь распахивается и запыхавшийся Краснов, едва не сбив деда с ног, грудь в грудь сходится с Соковым.

Оба-на!..

– Дзиньк! – Раздается предательское звяканье. Леха по инерции пытается прошмыгнуть в дальний кабинет.

– Сто – ять! – негромко, отчетливо выговаривая каждый слог, командует Михалыч. Леха останавливается и растерянно крутит головой. Руки из карманов не вынимает, поддерживая изнутри оттопыривающуюся на животе поклажу.

– Что там у тебя брякает? Покажи, пожалуйста, – ласково просит Соков.

– Да так, ничего особенного, – переминается с ноги на ногу Леха.

– Ничего особенного говоришь – тогда выкладывай вот сюда на стол.

Краснов обречено извлекает из-за пазухи и аккуратно выставляет на стол две светлые емкости с блестящими золотистыми крышечками.

– Та-а-к, – тянет Михалыч, – уже в рабочее время квасите. Ладно!

И происходит то, чего никто не ожидает. Честно говоря, и представить, что он сотворит в следующую минуту, было бы трудно.

Соков настежь распахивает окно…

Чпок!! Чпок!!

– Первая, вторая. – Зачем-то веду подсчет.

Зависает гнетущая тишина. На Сокова никто не смотрит.

– М…м…м….Е – е..!!! – Продолжительный, полный отчаяния вой заставляет всех повернуться. Андрей Брагин, обхватив голову руками и продолжая мычать что-то невразумительное, буквально валится на стул. Его глаза выпучены и полны горя.

– У – у – у… Е – е..!!! – начинает монотонно раскачиваться.

– Эй, Брагин, – удивленно окликает его Михалыч. – Брагин, ты меня слышишь? Что с тобой?

Андрей перестает качаться, отрывает руки от головы и поднимает на Сокова подернутые влажной поволокой, печальные глаза. Некоторое время он остекленело молчит. Потом, наконец, сообразив, что шеф обращается именно к нему, с видимым трудом, хрипло выдавливает из себя:

– Что, что? Ничего! Что мне жена дома скажет? Что?

– Кх – Кх… – Михалыч откашливается, прикрывая рот сложенной лодочкой ладошкой.

– Спасибо тебе скажет, что трезвый пришел, рада будет.

– Ага, и гости вместе с ней на радостях хоровод спляшут вокруг пустого стола.

– Какие гости? – Брови Сокова ползут вверх.

– Какие, какие!! День рождения сегодня у жены. Последние деньги мне отдала. Попросила к столу это купить. – Андрей тоскливо кивает на открытое окно. – Вот и купил, получается.

– Что-то я не п-понимаю, а он при чем? – Михалыч тычет пальцем в Краснова, который невольно съеживается.

– Леха на встречу убегал, вот я и попросил по дороге купить. Сами знаете, до семи вечера продают. А, чего говорить… поздно.

Брагин уже полностью вошел в образ несчастнейшего из людей, так позорно не оправдавшего надежды любимой, доверчивой жены и, видимо, перестал ощущать грань реальности, так как продолжает жалостливо ныть, давя на чувства и без того порядком сконфуженного Сокова.

– Что теперь делать? Денег нет. А хоть бы и были, что из этого. Магазины закрылись. У таксистов – дорого. Все равно не хватило бы…

Я смотрю на деда. Он восхищенно прижмурился, с трудом сдерживая подкатывающее веселье. Вспоминаю, что Брагин как-то рассказывал о своих занятиях во Дворце пионеров. Еще будучи школьником, он очень увлекся театром и даже хотел поступать в театральный институт, но что-то у него там не сложилось. Теперь полученные знания ох как пригодились. Талантище! Мастер театральных подмостков! Народный артист! Бывшие преподаватели смело могли бы гордиться Андреем.

Михалыч вопрошающе смотрит на Ермолина. Дед с самым серьезным видом слегка кивает, тем самым, подтверждая, что все сказанное чистейшей воды правда. Какие еще нужны доказательства?

– Сколько у этих таксистов стоит бутылка? – наконец интересуется Михалыч.

– Сколько, сколько – … пятнадцать рублей. – Андрюха на треть завышает цену, мгновенно въехав, что Соков абсолютно не владеет обстановкой. Да и откуда знать спекулятивные расценки, если это дело тебе прямо в кабинет другие доставляют.

– Ладно, зайди ко мне. – Михалыч, с достоинством удаляется.

Бросив на нас хитрый взгляд, Брагин спешит за ним.

Как только за ними закрывается дверь, оживает Краснов.

– Класс!! Молодец Андрюха. А что ему будет? Дед, как ты думаешь?

Похоже, Леша так и не врубился, о чем был спектакль.

– Учись студент! Как говорится: сам погибай, а товарища выручай. – Наставительно вещает Ермолин.

– Классика жанра, – приступая к прерванному появлением Сокова занятию, вставляет Воробей.

– Нет, правда, а что Андрею будет?

– Премию выпишет, – вступает в разговор до этого сохранявший олимпийское спокойствие Петя. – А ты тоже хорош! Два пузыря упаковать без звона не можешь. Закусь хоть принес?

– Вот, – Краснов достает из кармана пальто бумажный сверток, – полкило колбасы здесь, порезанной. Как раз сдачи хватило. А зачем?

– Ты что совсем идиот или прикидываешься? – вскипает Бритвин. – Водку чем закусывать собираешься?

– Какую… – Леха окончательно сбит с толку.

Из своего угла громко хмыкает Воробей и вертит пальцем у виска.

– Оп – ля! На пороге, как из-под земли, вырастает Брагин, потрясая в воздухе рукой с зажатыми в ней тремя червонцами.

– Ну что, развел шефа? – насмешливо говорит дед. – Смотри, рассечет – в жизни не простит.