Онлайн книга «Призрак Небесного Иерусалима»
Он «образовывал» присяжных, он их смешил, он их озадачивал. Но прежде всего Каравай учил их отрешиться от позиции чиновников, изначально прямо или косвенно поддерживающих обвинение. Учил этике Фемиды. И у него получалось. После вполне «бытовых» преступлений, когда на процессы Каравая, как на лекции, стали ходить студенты, тот перепрофилировался – стал защищать журналистов, обвиняемых в клевете; семьи, чьи дети стали жертвами скинхедов; сотрудников министерств, коим инкриминировался шпионаж и разглашение государственных тайн. Да, Плеваку ненавидели и «заказать» могли многие. Такое убийство – неумело замаскированное под ограбление – было в то время любимым выходом из щекотливого положения сильных мира сего. Маша подслушивала под дверью кухни, когда Ник Ник пытался объяснить ее матери, что добраться до заказчика практически нереально: даже если они найдут того человека, который нанес три колотые раны адвокату Караваю (две из которых стали смертельными), они не смогут выйти на заказчика – ведь уголовники часто используются «втемную». А преступников, которые и не догадываются о своей роли наемных убийц, можно не опасаться, даже если они и попадут в руки правоохранительных органов. Ничего не зная, они никого не смогут выдать, да и полиции это на руку. В полиции тоже не дураки сидят – зачем им проблемы, завязанные на интересах крупных шишек? Итак, версия номер один уводила в двойной тупик: убийц не найти. А если и найти, то не найти того, кто за ними стоит. Что делает поиски почти бессмысленными. «Есть и вторая версия?» – глухим голосом спрашивала мама, а маленькая Маша до боли прижимала ухо к двери. «А, – Ник Ник в этом месте явно махнул рукой, – бредовая. Можно и не рассматривать. За последние пять лет в Москве произошло несколько убийств с подобными ранениями. На Петровке разрабатывают версию маньяка». За дверью, помнится, установилось молчание, а потом послышался звук отодвигаемой в спешке табуретки, звяканье стакана, и в коридор вплыл сладковатый, такой знакомый в те дни запах корвалола. Несколькими месяцами позже Маша спросила Ник Ника – он тогда еще часто приходил, безуспешно пытался разговорить маму, а в результате садился играть с Машей в шахматы: – Как поймать маньяка? Ник Ник взглянул на Машу исподлобья: – Сложно. Потому как проблема серийных убийц не столько криминалистическая, сколько антропологическая. – И, увидев Машину озадаченную физиономию, улыбнулся: – Это означает, что мы до сих пор не можем понять, как человек в принципе способен получать удовольствие от убийства? Ведь в большинстве своем серийные убийцы вменяемы, то есть не сумасшедшие. Более того, маньяки блестяще мимикрируют под нормальных людей: ходят на работу, нежно любят своих жен, воспитывают детей… Тогда почему? Почему однажды вечером, или днем, или утром такой вот примерный семьянин откладывает кроссворд и отправляется убивать? А раз непонятно, почему, то как можно его найти? По каким признакам? И более существенный для следователей вопрос: как вычислить его следующую жертву среди миллионов таких же нормальных людей? Маша уже не помнит, кто выиграл ту партию в шахматы. Но помнит, что этот день можно было обозначить как «День № 1» из бессчетной череды дней, продолжающихся до настоящего момента. В тот день у Маши появилась цель. Из двух версий убийства отца она выбрала вторую, наименее реальную. Ведь заказное убийство было почти банальным в конце девяностых. А вот редкость маньяка придавала убийству ту исключительность, по которой, по Конан-Дойлю, его можно было вычислить. То есть оставалась надежда – найти. Всего-то и нужно было: понять. Понять, чтобы наконец избавиться от страшной картинки, отпечатавшейся намертво (какое подходящее случаю слово!) в памяти и от которой она еще долгое время просыпалась ночью в холодном поту, чтобы сначала сказать себе самой – это сон. А потом снова погрузиться в кошмар, вспомнив, что сон – правда. Маша оторвала взгляд от отцовской фотографии, встала, собрала библиотечные книжки в огромный продуктовый пакет, взяла ключи от машины отчима и уже собралась выходить. И вдруг метнулась обратно в комнату, к компьютеру, чтобы проверить один адрес. Был, был человек, который точно мог ей помочь! И как же она не додумалась до этого раньше?! * * * Надвигалась гроза, и совсем ясно это стало именно в больничном парке: замолчали в предчувствии неладного птицы, старые деревья вытянулись, как перед боем, вдоль подъездной аллеи, и светло-желтое здание клиники в ее глубине чуть светилось по контрасту с тьмой, надвигающейся с юга. Маша выбежала из машины и, не распробовав душного воздуха, зашла в прохладный холл больницы, где с тихим гулом работал кондиционер. – Я хотела бы видеть профессора Глузмана, – поздоровавшись, сказала она девушке на регистратуре. – Вам назначено? – строго спросила девушка. – Нет. Девушка набрала внутренний номер, послушала и положила трубку: – К сожалению, это вряд ли возможно. Профессор Глузман сейчас не в лучшей форме, и… – Мне необходимо его видеть, – твердо сказала Маша, вынула свой стажерский пропуск, как положено, с печатями ГУВД и продемонстрировала регистраторше. Девушка нахмурилась, а Маша внутренне сжалась – это был ее первый опыт оказания давления с помощью удостоверения. – Сейчас вас проводят, – сухо сказала девушка. До палаты Глузмана Машу довела молчаливая медсестра – и слава богу: Маша никогда бы не смогла сама найти нужную дверь в бесконечном коридоре, белом и безликом, как в каком-нибудь фантастическом триллере. Медсестра постучала и, услышав: «Войдите!» – отступила в сторону, дав Маше пройти. В комнате было полутемно – Глузман, с коленями, прикрытыми пледом, и в пижамной куртке, сидел лицом к окну, нервно оглаживая плед и явно завороженный картиной за стеклом: дождь еще не начался, но поднялся ветер, крутя по дорожке, окружающей больницу, летнюю пыль и тополиный пух. – Добрый день, – сказала Маша, мягко прикрыв за собой дверь. Глузман повернулся к ней, и она испугалась: взгляд у профессора был абсолютно пуст и оттого страшен. – Привет! – произнес он и улыбнулся, показав белоснежные искусственные зубы. Улыбка получилась жутковатой, Маше пришлось сделать над собой усилие, чтобы улыбнуться в ответ. Она не была уверена, что Глузман ее узнал. – Илья Яковлевич, – начала она осторожно. – Я Маша, подруга Иннокентия. – Глузман кивнул. Молчание затягивалось, и Маша рискнула: – В прошлый раз мы говорили о Небесном Иерусалиме, помните? Вы были правы, он действительно убивает их только в тех местах, которые связаны с Горним Градом. Он ищет грешников – и находит. Но проблема в том, что я не могу понять, по какому принципу? И пока мы не поймем, что у него за система нумерации, мы его не поймаем… – Она замолчала, ожидая профессорской реакции. Глузман вдруг ухмыльнулся и поманил ее пальцем к себе. Маша осторожно подошла и наклонилась. И услышала тихое хихиканье. – Как ты думаешь, – прошелестел ей прямо в ухо профессор, – какие на твой счет у Инносенцио сексуальные фантазии? Маша отшатнулась и сказала, запинаясь: |