Книга Право безумной ночи, страница 57 – Алла Полянская

Мы входим в торговый центр и направляемся в магазин одежды. У Деньки на лице гримаса, как у первых христианских мучеников на арене Рима. Знает, что прав, но львы голодные, и бежать некуда, да и смысла нет. Раньше они вдвоем проходили испытание покупками, сегодня он отдувается за двоих.

— Кепки надо, голову напечет.

— Мама!

— Что — мама? Там солнце, перегреешься с непривычки, и все, пишите письма. Давай выбирай, раньше сядешь — раньше выйдешь.

Нагруженные покупками, мы отправляемся к машине — надо сбросить пакеты в багажник, а потом уж пойти в ресторан или кафе.

— Оля!

Я даже головы не повернула. Этот голос мне отлично знаком. Надо же, снизошел со своего олимпа к серой мыши, вдове бывшего босса.

— Здравствуй, Миша.

Он всегда будет для меня Миша — просто потому, что я не знаю всемогущего владельца «Металлинвеста», а знаю Мишу — человека, которого не раз и не два кормила на нашей кухне борщами и голубцами, а он рассказывал Климу, как несправедлива судьба: создать меня в единственном экземпляре было неправильно и жестоко, ведь такого борща он нигде не пробовал, и вообще.

Это были шутки, конечно, — мы были молоды, очень счастливы, несмотря на непростое и неоднозначное время… А когда оно вообще было простым и однозначным? Но тот ритм в отношениях остался до самого его ухода, а больше я не знала этого человека.

— Валера, багажник-то открой. Денька, складывай пакеты, не стой столбом. Миш, тебе чего?

— Да вот повидаться захотел, — он уже все понял и сложил в голове. — Да, парни выросли. Давно не виделись, Оля. Я слышал о твоей беде со Старшим.

Так мы их частенько называли, когда они родились, — Старший и Младший. Хотя разница в пятнадцать минут может показаться смешной, но фактически это в августейших семьях вопрос престолонаследования. Ну, у нас такой вопрос не стоял, но прозвище иногда прорывалось.

— Завтра они оба уезжают в Израиль, в одну из клиник.

— Я знаю, Оль. Виталий Марконов — мой хороший знакомый и деловой партнер. Оль, мне очень жаль, что тебе пришлось через все это пройти.

— Миша, мы хотели пообедать где-то, у меня ребенок с обеда не евши бегает. Так что, если хочешь разговоры разговаривать, садись в машину, и поедем.

Он кивает кому-то, кого я не вижу, и берет у меня из рук пакеты, ставит их в багажник. Мельком глянув на Валерия, садится на заднее сиденье машины, я устраиваюсь рядом, а Деньке ничего не остается, кроме как сесть на переднее сиденье.

— Оль, куда едем?

— В «Виллу Оливу», конечно. Денька любит их грибной суп.

Машина трогается с места, выруливает со стоянки, и тишина громкая и неловкая. Потому что, несмотря на наше непринужденное общение, годы разделили нас — он стал всемогущим миллиардером, а я живу своей жизнью, но это именно оттого, что мы сами для себя так выбрали.

— Выглядишь бледновато, но это как раз понятно. Оль, я вот чего хотел от тебя. Ты уж прости, столько не виделись, а я с просьбами.

— Да ладно, Миш, не парься. Бывает, что ж. Так чего тебе?

— Дело с Витковскими… Ты прости, брат, но родня у тебя — мрази.

Валерий молча кивает. Уж он-то это на своей шкуре испытал, и не раз.

— Я так понимаю, все в курсе событий?

— Миша, это мой сын, а Валера — мой друг. Конечно, все в курсе, час назад мы все эти дела живо обсуждали. Что ты хочешь знать, что тебе неясно в картинке?

— Да не то чтобы мне было что-то неясно. Мои люди все разложили по полочкам, а когда двое парней притащили фигуранта и пересказали суть вашего разговора, то и картинка стала складываться правильная. Илья, конечно, очень меня подвел.

Он стал намного сдержаннее, раньше сказал бы, что Илья — сексуальное меньшинство, и его следует наказать посредством расстрела. Сейчас все его эмоции поместились в короткое предложение: Илья меня очень подвел. Но это совсем не значит, что Илья гетеросексуал и будет жить-поживать и добра наживать пуще прежнего. Просто теперь формулировка изменилась — но не означает, что сам человек изменился. Он и раньше был сдержан, а сейчас просто научился загонять свою натуру очень глубоко, жизнь заставила. Жизнь, так или иначе, нагибает всех, просто кого-то больше, а кого-то меньше. А стоит ли оно того, зависит от результата, то есть от того, что ты хочешь в итоге от нее получить.

— Я в курсе, Миша. Как только увидела копии тех документов, сразу поняла, что это кто-то совсем рядом с тобой. Просто сомневалась, кто именно — Басанский или Пелехов.

— Пелехова исключили сразу, на момент, когда все это происходило, он был за границей, почти год.

— Ну, вот как раз этого я не знала. Я только потом поняла, что это Басанский — у Пелехова не было доступа к той стороне бизнеса, который подвергся атаке.

Мы оба изменились. Я тоже научилась прятать за формулировками то, что можно выразить короче. Но формулировки тем и хороши, что они нейтральны.

— Я хотел бы, чтобы ты подключилась к расследованию.

— Зачем? У тебя полно отличных специалистов, а я работаю очень своеобразно, и в чинопочитании, как ты, возможно, уже понял, так и не преуспела.

— Оль, мне твое чинопочитание и в хрен не вперлось.

Вот теперь ты прежний, живой и настоящий! Это та формулировка, к которой мы оба привыкли.

— Миша, у меня с детьми такое, ты же видишь… И еще есть большая проблема…

— Я в курсе, — он смотрит на дорогу через плечо Валерия. — Давай так: ты соглашаешься участвовать в расследовании, а я помогаю тебе с твоей проблемой.

— Да какое уже расследование, Миша? Злодеи пойманы, сидят на гауптвахте, справедливость восторжествовала, убытки ты себе возместишь, так или иначе. Какое еще тебе надобно расследование?

— Я хочу, чтобы ты проанализировала некоторые наши направления в бизнесе. Оль, я готов заплатить тебе любую сумму, какую назовешь, чтобы ты поработала на меня и сделала то, что ты обычно делаешь, — нашла ходы, лазейки, прорехи, неточности…

— Все, приехали. Пообедаешь с нами?

— Пообедаю. Голоден неприлично просто.

Я не представила его ни Деньке, ни Валерию, но никого это, похоже, не беспокоит, кроме, пожалуй, официантов и посетителей ресторана, многие из которых знают Семеновых в лицо.

— Заказывайте, а я схожу попудрю нос.

Пусть посидят втроем, делая вид, что не замечают взглядов. Ну, и охрана пусть напряжется — как же, шеф обедает невесть с кем, невесть где! И нет дежурной собачки, которая попробует его еду на предмет яда! И вообще сплошной геморрой. Но у охраны работа такая, ничего не поделаешь.

Зачем я ему понадобилась? Все, что я могу для него сделать, гораздо лучше сделает другой человек, тот, который всему меня научил — а в итоге предал. Да не нужна ему никакая моя работа, но ему зачем-то очень нужно, чтобы я была в пределах досягаемости. Так нужно, что он не поленился самолично явиться и сплести мне этих басен Лафонтена.