Онлайн книга «Путешествие в бескрайнюю плоть»
– А как же сейчас, в этот момент? – И сейчас тоже, только неосознанно, вот ты врёшь неосознанно а я – люблю, потому что нет времени осознать. – Кто бы сомневался, что ты меня любишь. – Да вот бабушка на нас смотрит, мне кажется, она сомневается. – Бабушки всегда сомневаются, иначе бы не дожили. – Ты ещё и дерзкий. – Да нет, я плюшевый и подкаблучный. – Что ты имеешь против ретро? – Ничего, они меня уравновешивают и среднюю продолжительность жизни. Чтобы она совсем не рухнула. – Я поняла, давно научилась уже понимать твои шутки. – Ура, может скоро начнёшь и смеяться. – Чёрт, тяжело мне с тобой будет. – Зато можно всегда погладить, а когда я уеду, будешь гладить мои письма. – Поцелуй меня. – Зачем? – Я так хочу. – А я хочу в грудь. – Что, прямо сейчас? – Что тебя смущает? Эскалатор, люди? – Ты. – Закрывай глаза, всё, нет никого, только мои губы. – Почему люди так любят целоваться в метро? – Я бы сказал: почему люди так любят, любят так, любят на людях? – А как им ещё любить? – Легче, без страданий, без давления, без чувств. – Чувства трудно контролировать. – Но ты, похоже, уже научилась? Забрала свои губы в тот самый момент, когда эскалатор был на финише. – Я же чувствительная, – её слова утонули в шуме подъехавшей электрички. Тюбик вагона выдавил в вестибюль метро тёмную пасту людей, человечество спешило, оно не замечало. Время – единственный фактор, который действует в час пик, его мало, опять мало, оно было съедено работой, и хотелось как можно больше выкроить его для дома. Люди проходили мимо нас, мимо женщины с ребёнком на руках, которая сидела на полу, облокотившись на стену с мольбой картона, что её младенцу нужны срочно деньги на операцию, маску скорби подчёркивало тёмно-зелёное пальто. Только в её глазах со вселенской пустотой времени была целая вечность, там время остановилось. Мэри положила ей в ладонь несколько монет. – Эти люди постоянно вызывают во мне жалость. Как с этим бороться, я не знаю. – Чтобы побороть в себе чувство, надо ему проиграть. Мадонна с младенцем в метро вызывает сочувствие, даже Леонардо да Винчи прослезился бы, глядя на это и разочаровался бы, узнав, как их здесь много. – Хватило бы и для Рафаэля, и для Микеланджело. – Классический сюжет, многим этот образ близок, не только тебе. – Так вот откуда столько религий, если считать что у каждой в руках – будущий бог. «Осторожно, двери закрываются», – произнёс космический голос. – Как ты думаешь, двери – это то, что закрывается или открывается? – То, что хлопает. Двери захлопали в ладоши. А нам далеко ехать? – До конечной. – Не любишь метро? – Не очень. – Почему? – Здесь нельзя прислоняться. – Практически невозможно, теперь со слонами в метро не пускают. – Странно, что надписи ещё остались. На самом деле, люди в метро мне тоже не нравятся. Что-то с ними происходит на глубине шестидесяти метров под землёй. Они превращаются в каких-то кротов, скучных и замкнутых. – А ты в метро когда-нибудь знакомился? – Бывало, но как-то мимо. Обычно всё ограничивается взглядами или их размножением. Я где-то прочёл недавно, что если девушка посмотрела три раза, то можно смело предложить ей кофе, если четыре – кино, если пять – раздавить с ней сухое. – А если шесть? – По-моему, поцеловать. Если семь – можно рассчитывать на телефон, ну и так далее. – А вдруг у неё скрытое косоглазие? – Только на это и надежда. – Бежать после какого? – Думаю, после десятого надо делать ноги. – Я убегаю раньше. – Разве тебе не приятно, когда строят глазки в метро, на тебя обращают внимание? – Я же тебе говорила, что не люблю метро. Может, за это не люблю ещё больше. За повышенное внимание со стороны человечества. Его прикосновение меня раздражает, ведь я с ним не так близко знакома. – Значит, ты не согласна с этой статистикой? – Нет, хотя можно проверить. Выбери себе жертву из вагона, и считай взгляды. – Ты серьёзно? – А что, надо же проверить силу твоего очарования. – Ладно, вот та молодая брюнетка с цветами на руках. – Эта? Конечно, ты прекрасен и всё такое, но мне кажется, у тебя здесь никаких шансов. Видно же, что девушка едет со свидания и она вполне счастлива. – Нет шансов – это мой конёк, с тобой у меня их тоже почти не было, всё-таки мы с тобой из разных сословий. Ещё только втекая в вагон, я уже заметил эту девушку, да и как было не оценить человека с цветами? Однако и она давно пристально наблюдала за нами, но Мэри до этого стояла спиной к сцене и не могла заметить этой перестрелки. Сколько уж там набралось взглядов, я не считал, только подошёл к ней на следующей станции, поздоровался и поцеловал. Мы перекинулись парой фраз и вместе вышли из вагона, когда он распахнул двери. Мэри была в шоке. Она зардела, словно небо на закате, и не знала как себя вести и куда себя вести. * * * Мне хотелось смеяться над собой: какого я сюда полез? Вот придурок. У меня же была такая прекрасная возможность струсить, но смех переходил в немое рыдание, самобичевание, и снова в жалость к самому себе, мёртвую, как тишина. Меркнет ум. Как это тревожно – не чувствовать своего тела… Разбирая беспорядок в своей коробке, сумятицу в черепе, внесённую страхом близкой смерти, я пытался сосредоточиться, выделить главное, но выделялся только пот недомогания на лбу, невозможности невозможного. Абсурдность ситуации резала лезвием больно и беспощадно: как будто тебя втянули в безобидную настольную игру со смертельным исходом. Старался нашарить воспалённым сознанием почву в своих полушариях, ключ спасения в глубоком кармане тьмы. Извлекая оттуда связи с теми живыми и здоровыми, ничего не подозревающими людьми, но они ещё сильнее отдаляли от веры в освобождение. Вот уже несколько часов я лежу в комнате без стен, без потолка, просто я их не вижу. Жду. Только я и настольная лампа моего сознания, я пишу письма, одно за другим, всем, кто мне дорог и каждую минуту отправляю телеграммы тем, кого ненавижу, о том, что они мне больше неинтересны, чтобы больше не писали и забыли мой адрес, что мир – всё ещё война, и что если даже они мне напишут, я не успею им ответить, потому что они будут убиты. Мир – это и есть война, из-за которого весь сыр-бор. |