Книга В каждом молчании своя истерика, страница 17 – Ринат Валиуллин

– Читаю по губам: «А что вас больше всего интересует в женщинах: внешность или достаточно содержания?». Он улыбнулся, вращая за талию в руках прозрачный бокал: «Вы правы, стекло привлекательно, но я предпочитаю вино».

– Вдруг она тоже замужем?

– Катастрофа. Тогда у него никаких шансов.

– А если бы он, к примеру, купил еще и цветы? – указала Фортуна ложкой на одинокий цветок, вдавленный в фарфор тарелки, росший под пирогом. Она отрезала себе.

– То есть он все время носил бы цветы с собой, на всякий случай?

– Да, и несколько стихов наизусть.

– Собственного сочинения?

– Само собой.

– Почему бы и нет, если считать, что в этом городе самое больше количество поэтов и психов на душу населения.

– А это не одно и то же?

– Нет.

– А этот на кого больше похож?

– Сразу не скажешь, а спрашивать неудобно, да и не безопасно. Я знаю одного, но это точно не он. Тот выходит каждое утро на набережную, выгуливать каменных сфинксов, которых там установили двести пятьдесят лет тому назад, – смотрел я на официантку, которая уже несла нам пироги.

– Он что, тоже с цветами ходит?

– Нет, с сахаром, – все теребил я в руках пакетик с сахаром, пока тот не порвался и не рассыпался сухим плачем на блюдце.

– Насколько я знаю, сфинксы дрессировке не поддаются, – улыбнулась Фортуна не столько собственной шутке, сколько брусничному пирогу, который уже манил ароматом и хрустящей корочкой своего очарования.

– Да, в отличие от тебя, они не берут из чужих рук, – отрезал я кусок, насадив на вилку, и протянул ей.

– А вдруг она тоже не берет из чужих рук? Скажет ему: «Что это?», – проглотила Фортуна очарование.

– Цветы.

– Я вижу, что цветы. Что это значит?

– Ничего не значит, – отрезал я ей еще пирога.

– Думаешь, если купил женщине цветы, то все?

– Что все? – задержал я вилку в воздухе, когда губы Фортуны уже открылись, и неожиданно спрятал его за своими губами.

– Можно с ней все?

– Нет, что ты, – следующий кусочек брусничного лакомства достался Фортуне.

– Я купил тебе еще квартиру, машину, теплые шерстяные носки для зимних, связанных из наших встреч, вечеров. А цветы взял на сдачу.

– Мне всегда не хватало мужчины, – пододвинулась Фортуна очень близко, лаская рукой чашку чая.

– Мне – женщины, – взял он в руку ее ладонь.

– Что же мы время теряем? – она явно была не против.

– Не знаю, – он сжал ее осторожно.

– Вы же только что мне сказали, что заняты, – посмотрела она тревожно.

– Я соврал, – он ответил спокойно взглядом.

– Я не поверила, – улыбнулась она.

– Начнем с поцелуев? – губы его шепнули.

– Да, мне бы только стереть помаду, – прижалась она к его сильному телу.

– С этим я разберусь, главное, чтобы не было грима на чувствах, – поглотил ее в пучине своих объятий.

– Как сладко, аж липко стало. Не люблю липких мужчин, – вытерла губы салфеткой Фортуна.

– Этот, по-твоему, липкий?

– Любой мужчина покажется липким, если у девушки уже есть любимый.

– Ну про тебя понятно, а у нее-то есть?

– Судя по всему – нет, раз она до сих пор не ушла.

– Может, она ждет, пока он закажет ей мороженое?

– Либо она стесняется отшить его. Мне кажется, для скромной девушки, это довольно сложно, отшивать.

– Лучший способ сбить с толку каким-нибудь вопросом: «А вы какими волосами шампунь моете?» или «Вы меня не проводите?».

– До дома?

– До оргазма, – поцеловала меня Фортуна бруснично, – и сразу же добавила: – Я живу здесь близко.

– Я сразу так и подумал, – прижал я ее к себе, положив одну руку ей на грудь.

– Что подумали?

– Что ближе у меня никого нет.

– Так вас подбросить?

– Спасибо, я уже летаю, – закинула она голову, это означало только одно: поцелуй меня в шею.

– Я имел ввиду: подвезти? – удовлетворял я просьбу под французский аккомпанемент.

– Вот и я говорю, мне уже подвезло, – закрыла она глаза.

– Просто я на машине.

– А я на седьмом небе, представляете, мало того, что я в него, так и он оказался в меня влюблен.

* * *

– Скучал? – ответила Фортуна в трубку на его приветствие. Поначалу она всегда ждала его звонков, но в какой-то момент, поняв, что это бесполезная трата времени, накрыла свою гордость, словно птицу в клетке, куском материи, чтобы та не каркала, и спокойно звонила сама.

– Мой отец? – улыбнулась сама себе Фортуна.

– Привет ему передавай.

– Да. Что делаете? – хотела она еще и еще слышать его голос.

– Откровенные? – представила она, с каким лицом сидел сейчас отец у Оскара, и что думал, осознавая, что на другом конце какая-то женщина.

– Ладно, не буду отвлекать, – стала Фортуне неприятно от этой мысли.

– При встрече. Целую тебя всеми своими фибрами, – положила она трубку на стол и, взяв в руки книгу, легла на кровать. Успела выхватить оттуда пару страниц, когда в двери заворочилась ручка.

– Не помешаю? Читаешь? – зашла Лара в комнату дочери, которая лежала на боку с Набоковым.

– Проходи, конечно!

– Я читала это, – посмотрела мать на обложку.

– Да? Ну и как тебе?

– Если бы мужчина мог представить, что творится в голове одинокой женщины…

– Да уж, это представление не для слабонервных, – закрыла Фортуна книгу. – Мама, ну что ты опять осень на себя нацепила? Ты же хочешь быть всегда молодой и красивой?

– Хочу. И что из этого? – села мать рядом с ней.

– Женщине ни в коем случае нельзя предаваться плохому настроению. Ничто так не портит лицо, как уныние.

– Согласна, осенью без любви никак нельзя. Иначе она непременно превращается в зиму. А где твой? Как его? Нил, кажется. Ну, который цветы каждое утро приносил. Пропал куда-то.

– Ну, во-первых, он не мой. Во-вторых, нужны мне были его цветы. Ботаник чертов. Отшила его уже давно, считай, что он гербарий в альбоме моих поклонников.

– Почему?

Дочь замолчала и снова взяла в руки книгу.

– Я смотрю, ты зациклилась на нем.

– На ком?

– Ты думаешь, я ничего не вижу.