Книга В каждом молчании своя истерика, страница 29 – Ринат Валиуллин

– Это что, интервью?

– Да, Фортуна, несколько вопросов о смысле жизни в канун Нового года. Новый год на носу. А ты? Что такая грустная, неудовлетворенная?

– Я?

– Ты. Что ждешь от Нового года?

– Весны.

– Какую глупость женщины ты считаешь самой чреватой?

– Выйти замуж без любви.

– А если мыслить глобально?

– Не выходить замуж вовсе.

– Новый год когда-нибудь одна встречала?

– Нет.

– Хочешь попробовать?

– Боязно. Вдруг не придет.

– Что ты считаешь главным в мужчине?

– Если у мужчины нет чувства юмора, то и с остальными беда.

– Что ты чувствуешь, когда тебе звонит настоящий мужчина?

– Гудки… по всему телу.

В этот момент завальсировал на столе телефон.

– Звонок от наших слушателей, – высветился на экране незнакомый номер… – Они хотят знать, что вы думаете о любви? – сунул я банан в руки Фортуне.

– Любовь – самое абстрактное из всех понятий.

– Вы так считаете? – отобрал я плод, который она даже не успела вкусить.

– Да, – выхватила она вновь микрофон. – Любовью можно заниматься, даже когда ее нет, – откусила белую плоть.

– Так вы спите без любви?

– Любила ли я всех тех, с кем спала? Если я скажу «да», то безусловно совру, если «нет», то это будет означать, что соврала им.

– Где же правда?

– Правда всегда в последнем.

– Так как время наших бананов уже подходит к концу, последний вопрос, – откусил я от плода еще немного и протянул остаток Фортуне: – вы способны на безумие?

– Я – да! Тебе достаточно поцеловать меня в шею, – доела она банан и аккуратно повесила шкурку на спинку дивана.

– В таком случае, покажи где у тебя шея, и я отведу тебя туда.

– Для тебя везде. Для тебя я сплошная шея.

– За Новый год! – поцеловал я ее в шею, – чувствую, он будет хорошим.

– Откуда такая уверенность?

– Не волнуйся, от противного.

– Я спокойна, когда я волнуюсь, то все время стою перед выбором: взять себя в руки или бокал.

– В руки возьму тебя я, подожди пять секунд. – Я поднялся и вернулся в комнату уже с фужерами и бутылкой шампанского: – Думаю, нам надо начать с бокала. Новый год все-таки скоро, – упал я в постель и начал откупоривать вино. Из бутылки вылетела пробка, и завертелась где-то под столом, я быстро разлил по бокалам пену.

– Хороший год всегда начинается с шампанского! – передал я один фужер Фортуне. – Надо просто выпить.

– А джина нет?

– Ты считаешь, он справится?

– Все-таки пахнет елкой.

– Мне бы лучше того, что исполняет желания.

– Я к вашим услугам, – сомкнул я ладошки перед лицом и поклонился.

– Вы настоящий?

– Потрогайте.

– Вам же может понравиться? А дома небось джиниха с джинятами?

– Нет, я безнадежно одинок. Да и кто захочет в наше время жить в таком тесном двухкомнатном сосуде?

– Я, – ответила скромно Фортуна.

* * *

– Чай будешь?

– Есть повод?

– Утро.

– Что ты там увидел? – спросила Фортуна, подавая мне чашку.

– Она опять плакала всю ночь? – не отрывал я глаз от окна, за которым отсыревший асфальт блестел разливами луж.

– Разве ты не слышал, как она ревела? Я даже знаю, по какой причине. Ты изменял ей со мной этой ночью.

– Да? – обжег я губы следующим глотком.

– Всю ночь она наблюдала наши жаркие тела.

– Да, было неплохо. Но мне казалось, что ей до лампочки, что она смотрит на все это одним глазом.

– Просто не подавала виду, женщины умеют притворяться, – накручивала свой золотистый локон на палец Фортуна.

– В следующий раз надо занавесить окна, – наконец я почувствовал вкус чая. – Раньше мне казалось, что природа равнодушна к нам и к тому, что мы делаем.

– И природа способна ревновать.

– Одевайся, пойдем прогуляемся. Может, она нас простит, по крайней мере, плакать она уже перестала, – поставил я чашку на стол.

– Куда? Ты забыл, что скоро приедут мои родители? Я собиралась готовить утку с яблоками.

– Стоило ли тогда нам так наряжаться? – окинул я ее полуголую в одной майке и трусиках и себя в шортах.

– Ты заметил? Раньше это кольцо тебе не нравилось, – стала она внимательно рассматривать полоску обручального золота на безымянном пальце, которое служило гарантом моего предложения.

– Ему бы камень побольше.

– Зачем больше?

– Чтобы можно было кинуть в чужой огород.

– Они же придут просто на нас посмотреть, – собирала посуду со стола Фортуна.

– Уповаю на то, что они слепо любят нас.

– Циник.

– Дай хоть чай допить, – оставил я свою чашку в руке.

– Им же интересно знать, как мы живем, – накинула Фортуна фартук и включила воду в раковине.

– Ты хотела сказать, как мы переживаем?

– Да, как я живу с их другом. Пусть думают, что в раю, – прибавили она громкость своему голосу, чтобы он был звонче падающей из крана воды.

– Я смогу тебя хотя бы целовать?

– А что, разве в раю нельзя?

– Не знаю, надо спросить у тех, кто там был. Хотя, я думаю, там и без этого должно быть хорошо.

– Без секса? – оглянулась на меня Фортуна.

– Без морали.

– Значит, можно, – отправила она моему припухшему ото сна лицу воздушный поцелуй.

– Да, думаю, в браке можно.

– Если считать что брак – это союз равных по воображению людей.

– Как ты его крепко обозначила.

– Он крепок до тех пор, пока один не начнет воображать из себя невесть кого, – укладывала она чистую посуду в шкаф.

– Надо быть богом, хотя бы для того, чтобы верили.

* * *

Улыбка никогда не покидала ее лицо, словно жила своей отдельной жизнью в счастливом государстве, которое развивалось по своим оптимистическим законам, несмотря на социальные и экономические проблемы, возникавшие в нем время от времени. Чудовищная внутренняя сила и доведенная до абсолюта женственность не позволяла ей расслабиться, раскиснуть. Лишь изредка, когда настроение выливалось за край, она могла вспылить. Лара стояла у окна и наблюдала, словно биолог, как по стеклу ползли прозрачные гусеницы, то сжимаясь и ускоряя свое гибкое тело, переходя на бег, то замедляясь, чтобы остановиться совсем.