Онлайн книга «А жизнь была совсем хорошая...»
|
И тут он услышал – ее дыхание. Толчки в груди. Вдохнул запах ее волос и ее духов. И – кончился мир. Кончилась жизнь, где есть работа, жена и ребенок. В этой, настоящей, жизни была только она. Ну и еще, разумеется, он. И больше никого на свете. И ничего. Потому что им, собственно, все остальное было не нужно. * * * Минут через пять она отпрянула, открыла глаза, закинула голову и тихо сказала: – Ты меня напугал. Почему? – она нахмурила брови. Он не ответил. Бережно снял с нее плащ и спросил: – Кофе будешь? Она тоже не ответила – ясно, обиделась. Он пошел на кухню варить кофе. Она долго стояла в прихожей, снимала сапоги, ковырялась в сумке, потом отправилась в ванную, включила воду. Когда зашла на кухню, кофе уже стоял на столе. В этой квартире не было ничего, кроме пачки хорошего кофе, жестяной банки с чаем и пачки каких-то древних, в бозе почивших сухарей. Кофе она пила без сахара. Смешно! С ее-то цыплячьим весом. – И? – спросила она. Лина любила определенность. Странно, а жила в такой ситуации уже почти два года. – В туалете был, – безмятежно ответил Лев. Она понимающе кивнула. Дальнейшие вопросы отпадали. Бывает. Он подошел к окну и закурил. «В игры играем, – подумал он. – Кровушку полируем. Как дети, ей-богу. А зачем? Зачем? Самые близкие на свете люди. А ведь хотим подергать за ниточки. Манипулируем друг другом. Прикидываемся и прикалываемся. Идиоты». Он обернулся и посмотрел на Линин затылок. Ничего. Ничего не надо, кроме того, чтобы подойти к ней и обнять. И поцеловать ее в этот самый затылок. Все. Что, собственно, он и сделал. Через пару секунд. Сумерки. Понятно, что скорее всего уже ближе к восьми. Он повернулся и посмотрел ей в глаза. Темнота. Нет, чернота. Таких глаз он никогда не видел. Чтобы не были различимы зрачки. Такой вот цвет глаз. Называется – черные. Очи черные, в смысле. Не карие – нет, в карих видны зрачки. А именно черные. Как ночь. Мрак. Таинство. Как вся его «нонешняя» жизнь. – Пора? – хрипло спросила она. Он посмотрел на часы и мотнул головой. – Не-а, еще минут сорок. Лина потянулась за сигаретой. – Ну, как вообще? – спросила она. – Да так. Нормально вроде. Без эксцессов и перемен. – Хорошо, – кивнула она. – Да? – удивился Лев. – Ну, наверное. – Определенно, – уверенно сказала она, – время перемен еще не настало. – Тебе виднее, – обиженно сказал он. Она сделала вид, что не заметила. – А как Василиса? – В порядке, – он слегка оживился, – танцы эти… Только танцы эти в голове. И все. Неправильно как-то. – Правильно, – отозвалась Лина, – сосредоточиваться надо на чем-то одном. Если распыляться – не хватит сил. Им и так тяжело – такие нагрузки. У нас такого не было. Лев кивнул. – Не было, да. Вспомнился двор, стая мальчишек, драный футбольный мяч, самодельные ворота. Киносеансы в девять утра. В воскресенье. Родители еще спали. А они встречались во дворе – он, Димон, Санька и Ирка, Санькина сестра, и бежали в киношку. Славное время. Детство. Есть что вспомнить. А его дочери? Василисе? В школу на машине с мамой. Встречает тоже мама. Бутерброды и термос в машине и… попилили по пробкам – танцы. Священная корова – эти танцы. Только и разговоров, что про конкурсы, костюмы по безбожной цене, интриги внутри – родители, сами танцоры, партнеры, учителя. Словно на кон поставлена жизнь. Васька замученная, бледная. В постоянном ожидании плохих и коварных вестей. Бред! А просто выйти во двор и потрепаться с девчонками? Сбегать к метро за мороженым и пирожками? Втихаря смотаться в зоопарк или на выставку? Нет всего этого. И подружек нет. Есть соперницы. «Эта дура Волкова, эта идиотка Федоренко. Цветкова толстожопая, и туда же». Не ребенок, а маленькая, уже обиженная и вредная женщина. Колготки, лосины, тени, блеск для губ. Жареного нельзя, печеного тоже: «Ты что, папа? В своем уме? Какие пиццы и пончики?» И презрительно скошенный рот. И еще – взгляд на маму: ну что он понимает? Этот… А мама все поймет, тяжело вздохнет и понимающе посмотрит на дочку: да что с него возьмешь, милая? Все ж и так понятно! Вахлак. У них с дочкой своя жизнь – свои шепотки, свои секретики. Свои разговорчики. Он – сбоку. Нет, он, конечно, необходим – деньги, деньги, статус и статус. Муж, отец, хорошая должность. Семья. Господи! Какая там семья, когда… Когда он говорил с женой о жизни лет пять назад! А спал с ней… Ну нет, здесь срок, правда, покороче. И все равно. Они и он – вот такая семья. Они вместе, он поодаль. Отмахиваются, вздыхают, терпят. Все мужики, моя милая! Все как один! Жизнь – это сплошной компромисс! А уж семейная… Она умная, его жена. Все это знают. А она – лучше всех. И дочку плохому не научит – ни-ни. Научит, как жить. Как правильно выйти замуж. Как построить карьеру. Как приноровиться. Как находить компромисс. А как быть счастливой? Научит ли? Для этого надо быть счастливой самой. А глядя ей в глаза… Сомнительно как-то. Но! Никогда. И ни за что. Он. ЕЙ. Той, кто лежит сейчас рядом. На наволочке в розовый пошлый горошек. Чужой наволочке. Той, что дороже всей жизни, он никогда и ничего ЭТОГО не расскажет. А ведь если не ей, то кому? И это называется – самые близкие на свете люди? Странная жизнь, господи! Странная. И как он устал от всех этих компромиссов! Кто бы это знал… * * * Лина смотрела на него и думала, что о такой любви она и не мечтала. Хотя влюбчивой была с самого детства. Мама говорила, еще в детском саду она объявила, что «женится с Мишкой Некрасовым». Мишка Некрасов был местным плейбоем. Кудрявый, черноволосый, с огромными голубыми глазами и девичьими ресницами. Даже воспитательницы умилялись Мишкиной красоте. За ним приходила мама – такая же неописуемая красотка с томным взглядом и капризно надутыми губами. Она шла по аллее, и все – от воспитательниц и нянечек до девчонок-соплюшек, – раскрыв рты, не могли отвести от нее глаз. Лина тогда подумала: «Хочу быть такой! Такой же тонкой, томной, в белом пальто и высоких блестящих сапогах. Такой же неотразимой». Мишка ей «изменил» – через полгода. Когда в старшую группу пришла девочка с красивым именем Лиана. Она переживала – ей-богу, переживала. И плакала по ночам. Когда встревоженная мама поняла, в чем дело, она рассмеялась: |