Онлайн книга «Модель»
|
— А вы хотели бы жить в империи? — Девушка задала этот вопрос так, что мне стало понятно, что этот вопрос промежуточный. Но для того, чтобы последовали другие ее вопросы, мне пришлось задуматься. И слава богу, что на мгновение: — Нет. — Почему? — Потому что я хотел бы жить в республике. — Почему? — Потому что жители империи — подданные, а жители республики — граждане. Я хотел бы быть гражданином, а не подданным. Мне показалось, что сказанного мной было достаточно, хотя я мог бы добавить, что при империи система формирует человека для системы, а при республике — человек формирует систему для людей… …Кажется, экзамен на знакомство я сдал, потому что она не замолчала, а спросила: — Вы — художник? — Как вы догадались? — ответил я вопросом на ее слова с явным знаком вопроса на конце фразы. В то время я еще не подозревал, что количество вопросительных знаков в ее вопросах будет постоянно увеличиваться, а мне придется искать ответы на ее вопросы. И вопросы эти иногда будут такими, что мне не останется ничего, кроме как изобретать новый орфографический знак. Знак ответа. А девушка продолжала улыбаться: — На каменщика вы не похожи. — А разве бывают люди, похожие на каменщиков? — Бывают. — И как же они выглядят? — спросил я девушку о неочевидном для меня. И получил самый очевидный ответ: — Как каменщики. В этот момент колокол церкви Иоанна Воина, находившейся недалеко от Дома художников, пропел свою песню, и его голос достиг третьего этажа. И красивая женщина, стоявшая рядом со мной, тихо проговаривала: — Сколько в Москве церквей… Восстанавливаете… Развиваетесь… Я повел себя еще тише — ничего не ответил красивой женщине: «В наше время, в двадцать первом веке, одни считают, что нужно строить храмы, другие считают, что нужно строить дороги. Каждый полагая то — то, то другое — развитием». Я промолчал не потому, что не знал этого. А потому, что не знал — кто прав? И не только в двадцать первом веке… …Мы помолчали; и я подумал о том, что я, как художник создающий образы, сам являюсь образом для кого-то. Но наше молчание было недлинным, потому что девушка спросила, указывая пальчиками ладошки на картину, возле которой мы стояли: — Вам нравится эта картина? — Неожиданно для себя оказался готов к ответу, потому что успел рассмотреть то, что привлекло внимание девушки. Это произошло неумышленно и не оттого, что меня изначально заинтересовала картина. Изначально меня заинтересовала девушка. Хотя я и не предполагал, что она очень скоро может повести меня по дороге, на которой у меня не будет обратного пути. — Да, — ответил я. На картине был изображен угол дома, занесенного снегом, в вечернем освещении. — Почему? — Потому что эта картина позволяет что-то додумать. — Что додумать? — Додумать, например, то, что может находиться за углом этого дома. И что произойдет в этом месте, когда наступит утро. Я подумала о том же самом, — тихо сказала девушка и тут же, в одну строчку, спросила: — А какие картины пишете вы? — Что значит — какие картины? — улыбнулся я. Мне всегда казалось, что описать картину — это все равно что пересказать спектакль. И как в спектакле, кроме текста, есть главное — режиссура и исполнители: соавторы действа, так и в картине — есть некий стиль автора, который делает или не делает картину произведением искусства. — Дело в том, что я учусь в МГУ на факультете истории искусств, — девушка разговаривала со мной, спокойно глядя мне в глаза. Но в ее интонациях было что-то не студенческое. Так говорят не ученики, а научные работники, обладающие определенной практикой: — И мне важно понять не только то, что вы изображаете, но и то, что вы исследуете. — Мне пришлось отвечать так же серьезно: — Я исследую не ту жизнь, которая есть. Та жизнь, которая есть, нуждается не в моих исследованиях. Я исследую ту жизнь, какой она еще только может стать. — Культура помогает людям понять эпоху, — проговорила она, и мне ничего не оставалось, как, соглашаясь с ней, добавить: — Культура помогает эпохе понять людей. — И вас всегда понимают ваши зрители? — Не всегда. — Вы от этого не страдаете? — Нет. — Почему? — Потому что не только люди предъявляют определенные требования к живописи, но и живопись — предъявляет определенные требования к людям. И я, как автор, не могу требовать от всех остальных людей того, что я требую от себя. — Вы думаете — это происходит только с живописью? — Нет, не только. — А с чем еще, например? — Например — с воспитанием детей. — Вы думаете, что людям так уж необходимо думать о будущем для того, чтобы быть умными? — Я думаю, что умным людям необходимо больше необходимого… — …А вы разве не считаете всех людей равными? — спросила она в первом предложении. А во втором прозвучало утверждение: — Ведь перед всеми людьми одинаковые дороги. Вот так бывает, разговаривая с красивой девушкой, напрягаешься, думаешь, что ответить на ее вопрос, но совсем не жалеешь о том, что судьба свела тебя не с дурочкой, которой можно отвечать что угодно. — Перед всеми людьми одинаковые дороги, — повторил я слова девушки. — Да, — ответила она, не обратив внимания на сомнения, прозвучавшие в моем повторении, а потом приложила мир окончательно: — И на этом строится весь современный мир, — Вряд ли весь мир она знала, для того чтобы выносить миру такой удручающий приговор. Но говорить ей о том, что перед людьми стоят разные дороги, а главное — перед каждым человеком — своя дорога, я не стал. Тем более что знал — все дороги — чужие. Потому что человек только думает, что выбирает дорогу. На самом деле — дороги выбирают людей. |