Онлайн книга «Свобода»
|
— Ты думаешь, они там совсем дикие? — Ну, где он будет проявлять, печатать? — Найдет. Попросит кого-нибудь… Он же не круглый год на промысле. А в поселке — клуб, школа, магазин «Культтовары» — вполне культурная жизнь… Так он меня, короче, отблагодарил. Это его напарника ружье. Напарник в тайге пропал, а ружье осталось. Прицел я потом купил — спортивный. Не пробовал еще, но вроде годится. Правда, вот этих патронов у меня маловато… — Слушай, — сказал я, — а ты не мог бы куда-нибудь еще?.. — Да мне только перекантоваться. Пока не определюсь. На пару недель, не больше. Я огляделся. Тень участкового прочно поселилась в углу. Я предложил хотя бы на антресоли убрать ящик. — Рухнут твои антресоли, — весомо сказал Андрюха. Не получилось и под кровать затолкать — не проходил по высоте. Придвинули его в конечном счете к стене и накрыли старым одеялом. Терпимо. Я спросил: — Как ты его дотащил? — Водитель наш подбросил, — объяснил Андрюха. — Тоже отличный мужик. Бывший вертолетчик. Мы с ним в Казахстане у пьяных летунов «Ми-восьмой» угнали… Тем вечером нарисовалась по телефону моя запропастившаяся подруга. Рассказала, что свекровь у нее разбил инсульт, лишив подвижности все, кроме головы. По ночам в больнице дежурил муж, днем — она. Палата на шестерых. Помноженные на шесть боль, страх и унизительная беспомощность. Домой она возвращалась совсем раздавленная. Отключала телефон, укладывала ребенка и садилась к телевизору, не различая, что ей показывают. Чуть не каждое утро она порывалась мне позвонить — и все времени не хватало. А из больницы или после… Когда восемь часов подряд обрабатываешь пролежни, носишь судно (и соседкам тоже — а как отказать?), кормишь с ложки мычащую, чужую, в сущности, женщину, проливая бульон ей на подбородок, — тошно подумать о разговорах с кем бы то ни было; себя-то сознаешь через силу. — Ты не беспокоился? — спросила она. И я соврал: — Конечно беспокоился… И вдруг понял: неделю за неделей не было от нее ни слуха ни духа, а я не то что не тревожился — я почти не вспоминал о ней. Какое «почти» — не вспоминал совершенно, с тех пор как Андрюха здесь поселился… — Ладно, извини… Не в том дело, не только в том, что — свекровь; хотя и жаль ее. Мы с ней вообще-то терпеть не могли друг друга. Но там… Какой-нибудь сосудик, в один миг — и все отбирается у человека: речь, память, власть над собственным телом — все. Я насмотрелась там, как это бывает. …Разве что имя иногда возникало — и так же исчезало легко, без образа, ничего не задевая… Я испытал разом удивление и укол тоски — как будто обнаружил в кармане вместо заначенного на праздник червонца пожравшую его мышь. Ведь мы, казалось, нуждались в том, что давали друг другу. И в наши встречи, несмотря на частые сцены, все, что полагается, происходило исправно. Просто я считал — мне не следует слишком привязываться. Оттого и держался несколько цинично. Но выпадали минуты, я верил: стоит моему существованию как-то сдвинуться с мертвой точки — и связь наша еще получит новую глубину. Но вот не перемены пока, даже не тень их, только надежда, слабое предчувствие — а этой любви больше не нашлось места. Словно и плотская тяга, и латентная нежность были всего лишь производными от моего затворничества — и угасли, едва Андрюхино появление проделало в нем брешь. Я не хотел с ней расставаться. Как и Андрюха со своей работой: не хотел, но увидел уже, что расстаться так или иначе придется. Завтра она могла бы наконец навестить меня (свекрови теперь лучше и постоянный уход не требуется). Приедет к полудню, отвезет ребенка к бабушке — и приедет. Останется на ночь. Я смешался: — У меня человек живет… Не знаю… — Какой? Тот, что тебя разыскивал? — Он мой лучший друг, — сказал я. — Поздравляю. По его словам, мы однажды встречались. Не помню. Как хоть выглядит? — Ну, такой… солидный. С виду. Борода аккуратная, очки… — Таких миллионы. В моем вкусе? Стрижен коротко? — Да бог тебя разберет, — засмеялся я. — Стрижен коротко. — Не то, что ты. — Не то, что я. — Но все равно: в моем вкусе только ты один. Тебе известно? Тут надобно было отвечать с юмором — задача не по мне. — Хорошо вам там вдвоем? — За дурацкие твои вопросы я тебя, бывает, убить готов. — Я ведь тебе говорила, что на самом деле ты любишь мужчин. Или не говорила? К случаю, наверное, не пришлось. — По-моему, — сказал я, — это тебя занесло. Я себя люблю. — Одно другому не мешает. Потом, я вовсе не имею в виду, что ты водишь с ними конкретные шашни. А может, и стоило бы завести. Может, тебе было бы легче. Эротизм у тебя больно высокого пошиба. Тебе вперед всего личность подавай, натуру, судьбу… В таком ключе — ясно, мужчины тебе всегда будут ближе. — Обалдеть… Где ты всего этого набралась? — Нигде. У себя в душбе. Думала, между прочим, о тебе… Я поскреб в затылке: — Ну ладно… Давай я с ним переговорю… Скажу: отваливай, Андрюха, на пару деньков. — Зачем на пару-то? — поправила она. — Утром я убегу… Договорились созвониться позже: муж ее ушел выпивать (почему-то в Союз композиторов) и она не ждет его скоро назад. Но, к полному моему изумлению, Андрюха, когда я предложил ему на время ретироваться и даже изложил причину, не выразил благосклонного понимания и бодрой готовности, но уселся на диван и принялся задумчиво щелкать экстрагированным из карабина затвором. То есть реагировал ненормативно. Я поинтересовался: в чем проблемы? — Мне, — сказал Андрюха, — идти-то особенно некуда. А так, гулять ночь напролет — зима все-таки, снег вон лежит… — Что значит — некуда? Напросись к кому-нибудь! — Нет никого. Завтра все заняты. Несчастливое стечение обстоятельств. Я и сам искал, хотел отметить… Я же не предполагал, что денег не будет. — Поезжай к родителям, — закипел я. — Подаришь им нечаянную радость. Они тебя вообще видели в новом году? — Давно не видели, — согласился Андрюха. — Я даже скучаю. Только мне в Люберцах секир-башка сделают, если засекут. — Кто? Родители? — Не… При чем здесь родители… Гопники тамошние… — Это шпана, что ли? Подростки? — Они уже выросли, — сказал Андрюха. — Я с ними вместе в школе учился. Не, правда некуда. Могу, конечно, на вокзале пересидеть… — Ох-хо-хо! — Я качнулся на стуле слишком сильно и чуть не полетел навзничь. — Пощади… Сейчас заплачу… Лучше расскажи, что стряслось. |