Книга Мальчик, который видел демонов, страница 41 – Кэролин Джесс-Кук

«Все у тебя черное. – Она лезет в гардероб. – Почему нет ничего красного? Или оранжевого и даже желтого?»

«Это мои цвета?»

Ее глаза сверкают. «Кожа у тебя смуглая, волосы темно-каштановые, глаза темно-карие».

«Как я понимаю, это означает «да».

Она находит белое платье, задвинутое к дальней стене. «Ага! Оно нам и нужно».

Я оглядываю платье, замечаю, что к ярлыку еще крепится бирка с ценником. Платье от Стеллы Маккартни, купленное импульсивно. Тогда я исповедовала девиз: «Если можешь без этого прожить, проживи… за исключением Стеллы». Ныне я этот девиз чуть укоротила. Поппи сует платье мне.

«Это оно».

Я качаю головой. «Оно слишком узкое».

Глаза снова закатываются. «Мама, ты худая. Щеголяй этим, понимаешь?»

И в тот самый момент, когда ее не по годам взрослые слова звенели в моих ушах, я кое-что замечаю на дне коробке. Что-то такое, чего вроде бы не паковала. Нечто белое. Протягиваю руку и достаю, обратив внимание на бирку. То самое платье. Я не надела его в тот вечер, несмотря на настояния дочери. Заявила, что в нем я – не я.

Раздеваюсь до белья и через голову надеваю платье. Элегантно подрезанное выше колена, с одним рукавом, скромным вырезом у горла чуть ниже ключиц, золотистой молнией на боку, оно сидит на мне как влитое. И в нем я по-прежнему не я.

* * *

В семь часов раздается автомобильный гудок. Я хватаю брифкейс, талисман и выбегаю из дома. Майкл стоит у такси. В костюме темно-синего цвета и белой рубашке без галстука, волосы зачесаны назад. Дверцу он держит открытой.

– Добрый вечер, – произносит он.

Я замираю, в полной уверенности, что неправильно выбрала наряд.

– Вы выглядите очаровательно, доктор Молокова, – заверяет он с легким поклоном.

Я улыбаюсь ему и запрыгиваю на заднее сиденье.

В Большом оперном театре я предлагаю Майклу идти в зал и найти наши места, а сама ищу кого-нибудь из сотрудников, чтобы пройти за кулисы и убедиться, что Алекс в полном порядке. Замечаю серебристую голову Джо-Джо среди толпы в фойе и выкрикиваю ее имя. Она поворачивается на звук, и я машу рукой.

– Все хорошо? – спрашиваю я, когда мы находим свободный уголок рядом с лестницей. – В смысле с Алексом?

Лицо у нее напряженное.

– С Алексом все превосходно, – отвечает она. – Только у нас один выбывший. Точнее, одна. Кейти, которая играет Гамлета. Слава Богу, у нас есть дублерша, чтобы занять ее место, но кто мог такое представить? В день премьеры?

– Что случилось?

Джо-Джо прижимает руку ко лбу.

– Несчастный случай. Бедняжка упала с лестницы, сломала ногу в шести местах. Но мы закрыли пробоину. И сегодня из Лондона приезжает режиссер по подбору актеров. Роуз Мерделл, слышали о ней?

Я качаю головой. Джо-Джо осуждающе цокает языком.

– Роуз подбирает состав для нового «Гамлета» Тарантино. Думаю, Алекс – идеальный выбор.

– Правда? – Я вдруг ощутила радостное волнение, смешанное с ужасом. Радость – потому что перед ним открывались новые возможности, ужас – при мысли, как это может отразиться на его чувствах.

Мальчик-подросток в черной футболке с надписью на груди «ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ТАЛАНТЛИВЫЕ ДЕТИ» – машет Джо-Джо рукой с другой стороны фойе.

– Мне надо идти, – говорит она. – Между прочим, вы прекрасно выглядите в этом платье.

– Благодарю. – Я наблюдаю, как она протискивается сквозь толпу к подростку в черной футболке, и направляюсь в зал.

Среди уже занявших свои места зрителей вижу светловолосую голову Майкла. Прокладываю путь через сумки и ноги, сажусь рядом с ним в тот момент, когда гаснет свет.

– Все хорошо? – шепчет он, наклоняясь ко мне.

Я улавливаю его запах: лаймовый аромат лосьона после бриться, торф, орешки макадамия, и забываю, по какому поводу он спрашивает меня, все ли хорошо. Просто улыбаюсь и киваю, аккуратно расправляя юбку на коленях.

Занавес поднимается под удары барабана из оркестровой ямы. Легкий туман плывет по сцене, где бродит одинокая вооруженная фигура, определенно испуганная.

– Кто здесь? – раздается мальчишеский голос. Еще одна фигура пятится через сцену в сторону мальчика, рука на кобуре, которая висит на поясе. Фигуры сталкиваются.

– Бернардо?

– Франциско?

– Что ты здесь делаешь глубокой ночью?

– Пришел тебя сменить, болван. Уж полночь миновала.

– Правда?

Еще одна фигура пересекает сцену, мальчик, в котором я тут же узнаю Алекса. Он в камуфляжном костюме, со старомодной прической – каштановые волосы расчесаны на пробор, – в тяжелых черных ботинках. И ничем не напоминает нервного, скромного мальчика, которого я консультировала. Наоборот, походка у него уверенная, а когда он говорит, голос зычный, привыкший командовать. Ветер гонит туман вокруг него, в оркестровой яме кто-то перебирает струны.

– Франциско… куда ты пошел?

Мгновенное замешательство.

– На вахту заступил Бернардо. Спокойной ночи.

Еще одна фигура появляется позади Алекса, рука тяжело опускается на его плечо, заставляя меня подпрыгнуть.

– Марцелл! – восклицает Алекс. – В следующий раз сначала подай голос!

Тот поднимает пистолет, показывая, что вооружен, потом кивает Бернардо.

– Сегодня ты нервничаешь больше, чем всегда. Уже видел призрака?

Бернардо качает головой.

Этой ночью – нет.

Марцелл поворачивается к Алексу.

– Горацио говорит, что не поверит в увиденное нами, пока не увидит его сам. Не так ли, Горацио?

Алекс перекидывает ремень винтовки через голову, кладет ее на листву у ног. Ложится, словно решил поспать.

– Нет никаких призраков, идиоты.

– Есть, – возвращает Бернардо, приседает, чтобы собрать листья и ветки и разжечь костер – или, в данном случае, подсвеченную сзади полоску красного материала, которую поднимает вверх воздушная струя из маленького воздуховода. – Мы видели его прошлой ночью, около часа, выглядит, как король.

Марцелл тоже приседает.

Это король.

Краем глаза я вижу, что Майкл поворачивается ко мне, половина его лица скрыта в темноте, половина подсвечена прожектором со сцены. Он улыбается мне, хваля Алекса, и я отвечаю ему тем же. Тревога за Алекса, закравшаяся в мое сердце – его первое публичное выступление, тогда как в личной жизни он привык к уединению, – исчезает, медленная мелодия, наигрываемая на рояле, которая доносится из оркестровой ямы, вызывает из памяти знакомую песню. Песню Поппи, она сочиняла ее в тот вечер, когда умерла. Происходящее на сцене уходит на периферию моих мыслей, перед глазами возникает лицо дочери.