Книга Пересуды, страница 52 – Хуго Клаус

Как хочешь.

На чем мы остановились?

Ты отправил письмо Патрику Декерпелу.

Несколько дней я наблюдал за поведением Декерпела. Но не заметил никаких признаков беспокойства. Это было непереносимо. Еще противнее выглядели ухмылки Декерпела и Ваннесте, они разговаривали, склонившись друг к другу, пока я, взобравшись на стремянку, прикреплял к потолку украшения. Стремянка качалась оттого, что я был в ярости и жутко боялся высоты, Рита придерживала ее.

Тогда я написал еще одно письмо, на другой пишущей машинке, на бумаге без содержания древесины, вес 60 грамм.

«Глубокоуважаемая госпожа Феликс. Я желаю остаться неизвестным, поэтому под моим письмом нет подписи. Под вашей крышей и при вашем попустительстве происходят дела, выставляющие ваш магазин в подозрительном свете. Положение в котором я нахожусь заставляет меня обратиться к компетентным властям. Постыдное происшествие не должно оставаться безнаказанным. У меня есть доказательства, которые могут быть в свое время предоставлены. Я не хочу настаивать, но это крайне необходимо.

Человек, которому не безразлично положение в вашем магазине и вы».

Это письмо я сам бросил в почтовый ящик огромного дома семьи Феликс на улице Фангавере. И таким образом, как говорят ученые мужи, запустил машину.

Да, кстати, ты ведь больше не заходил в больницу.

Я же сказал вам, я не мог вынести, что против этого охотника на детей никто ничего не предпринимал. Мне некогда было заниматься Камиллой. У меня была задача: передать этих преступников, Декерпела и Джона, в руки правосудия. Моим способом.

Не нужно так волноваться.

Нет.

Ну-ка, вдохни поглубже, теперь выдохни.

Без четверти двенадцать появилась мамаша Феликс вместе с минеером Эмилем, бухгалтером. В магазине были покупатели и студенты, просматривавшие комиксы. Мамаша Феликс попросила всех выйти из магазина.

— Ноги моей здесь больше не будет, — сказал один из студентов.

Она заперла входную дверь. И уселась на трон своего сына, а мы собрались вокруг. На ней была блузка с узором: бледные подсолнухи. Она говорила грубо, громким голосом, какого нельзя было ожидать от сухонькой старушонки с мышиным личиком, она сказала, что каждый может рассчитывать на справедливое отношение, а она считает, что в это дело замешан каждый, минеер Эмиль, сказала она, был до смерти напуган тем, что нашел в отчетах, и думает, что обнаружил только вершину айсберга.

Я ничего не понял. Как всегда.

Мамаша Феликс старалась не смотреть на своего жирного сына.

— И никакой благодарности! — крикнула она. — Так оно всегда и бывает, если допускаешь посторонних в дело, которое десятки лет успешно развивалось без чьего-либо участия! Я ли вам не платила за переработку по двойному тарифу? Воровство и мошенничество.

И ни слова о девочке Флоре Демоор.

Минеер Феликс уставился в пол. Он переминался с ноги на ногу, словно спортсмен перед прыжком в высоту. Ему было неуютно вне привычного трона, на котором восседала охрипшая от крика мать.

Карлуша сказал, что хотел бы, чтоб ему все объяснили. Что не в порядке в бухгалтерских книгах? И какое он — рабочий склада — имеет к этому отношение?

— Зерна должны быть отделены от плевел, — сказал Ваннесте.

Рита крикнула, что ничего не знает, и в чем все-таки дело?

— Именно для этого мы и собрались, — торжественно произнес минеер Эмиль. — Мошенничества имели место в течение года. Но, как справедливо заметила мефрау Феликс, нам видна только вершина айсберга, большая часть его скрывается в темных глубинах.

Стало ясно, что судебное разбирательство, в котором мефрау Феликс играла роли председателя, общественного обвинителя и истца, ничего общего не имеет с девочкой на поляроидной фотографии. Я даже рта не раскрыл, и они могли подумать, что я виноват, но даже это было лучше, чем наступать на пятна крови.

Какие пятна?

Фигурально выражаясь.

Почему пятна крови?

Это другая история. Я после расскажу.

— Начинайте сначала, — приказала мамаша Феликс.

Минеер Эмиль разинул рот. Ваннесте тихонько пропел Begin the beguine. Минеер Эмиль попытался скроить физиономию обвинителя, но ничего не вышло, лицо оказалось неподходящим. Лицо раба, а не ученого мужа. Он заглянул в бумаги и сказал:

— «Фламандская энциклопедия» в шести томах.

— Если это касается отдела продажи книг, — сказал Ваннесте, — я, пожалуй, пойду домой, жена ждет меня к обеду.

— Мы вот-вот закончим, — сказала мамаша Феликс.

— «Фламандская энциклопедия» в шести томах, переплетена в желтую с черным кожу. Исчезла бесследно, остался только чек заказа. Шесть томов.

— Ты их распаковывал, Братец — сказал Декерпел. Недели три назад.

— Помню. Я их поставил туда.

Я хотел указать, куда, и замер в изумлении. На той полке, где стоят дорогие книги об итальянских палаццо, в углу, куда я никогда не захожу, не стояло ни одного тома энциклопедии. Я подошел к полкам. Там, куда я ставил книги, лежала светло-серая пыль.

— Они проданы, — сказал я.

— Кому? Где чек? — спросил минеер Эмиль.

— Конечно нет, — сказал Декерпел.

— «Собрание сочинений Карела ван де Вустайне», — читал минеер Эмиль по своей записной книжке. Он выглядел смертельно усталым. Оно и понятно, небось мамаша Феликс подняла его с постели среди ночи, после того как прочитала мое письмо, и ему пришлось до рассвета искать следы обманов и краж.

Он хорошо справился со своей задачей — в результате обнаружился целый список пропаж, касавшихся в основном отдела продажи книг. Я вдруг почувствовал жуткий голод и чуть не упал в обморок.

— «Гельдерлин» — продолжал читать минеер Эмиль. — Тома первый, второй, третий и четвертый, старинное факсимильное издание, кожаный переплет, золотой обрез.

— Эти на месте, — сказал я с облегчением.

— Ну-ка покажи, — сказала мамаша Феликс и задрала свой остренький носик.

Стремянка стояла тут же, по-видимому забытая здесь ночью минеером Эмилем. Я полез. При моей-то боязни высоты. И протянул мамаше Феликс тома один и два. Она сняла с каждого довоенную серую суперобложку, осторожно отложила в сторону и триумфально подняла книги вверх. Я узнал их немедленно. Декерпел посылал меня в магазин уцененных книг, дал мне двенадцать банкнот по сто франков, и я купил четыре экземпляра Собрания Антона Коолена.

— Тот, кто присвоил Гельдерлина, осел. В суперобложке они в десять раз дороже, — сказала мамаша Феликс.