Онлайн книга «Спокойный хаос»
|
— В чем была фантастика? — Видеть, как земля у нее уходила из-под ног. Не каждый день мне приходится присутствовать при подобных сценах: дама из долбаного высшего света вдруг понимает, что ее лучшие друзья — просто грязные подонки, подлые лжецы, и что спасли их вовсе не они, а какой-то неизвестный, который, говоря о ней в присутствии ее знакомых, называет ее не больше не меньше, как «та шлюха». — Ты так ее и называл? — Может быть, один разочек. Когда рассказывал, как она меня тащила под воду, не давала спасти себя. Может быть, в пылу я и перегнул палку. — Понятно. И чем все кончилось? — А тем, что она все рыдала и никак не могла успокоиться, и все время повторяла, что она не виновата, и благодарила меня, и извинялась, и спрашивала о тебе, как ты, как твоя дочь, что она может сделать, чтобы отблагодарить нас и от лица твоей тоже. — Кого это моей? — Твоей бабы, той, что ты спас. — А-а-а! На ужине ее с вами не было? — Не было. Но будь спокоен: сегодня утром и она тоже узнает. Она говорит, что они подруги не разлей вода. А знаешь, кто твоя? Швейцарка, зовут ее Элеонора Симончини, она владелица кондитерской фабрики, той, что выпускает шоколадки «Брик», понял? С той рекламы, где кролик жрет морковку с шоколадом. Ее отец помер четыре года назад. Она единственная наследница, настоящая миллиардерша. — Как ты сказал? «Брик»? — Да, шоколад, мороженое, кондитерские изделия. Объем продаж — до фига. — Странно… — Что тебе так странно? — Странное совпадение. «Брик» из Лугано входит в состав канадской группы, с которой должна слиться наша компания. — А какое отношение имеет шоколад к платному телевидению? — Никакого. Но это крупномасштабное слияние, глобальное, так сказать, и касается оно всего, более или менее. — Что ж, клевое совпадение. А эта собака кусается? — Фсфью-у-у! Неббия! — Нет, она добродушная. — Фсфью-у-у! Неббия! — Что это за порода? Лабрадор? — Неббия! Фсфью-у-у! Ко мне, иди сейчас же ко мне! — Нет, это золотистая гончая. — Неббия! Кончай! Привет, извините, сейчас я ее привяжу. — Не беспокойтесь, барышня, она только хотела поиграть с дружком. — Привет. Это мой брат. Иоланда: Карло. Карло: Иоланда. — Очень приятно. Неббия, сесть! — Иоланда? Какое красивое имя. — Ну уж и красивое. Как раз наоборот: противное. — Нет, что вы. Это старинное имя, эпохи барокко… И Неббия тоже очень клевое имя. Я могу сделать ей комплимент. — Конечно… — Какая у тебя хозяйка, Неббия, просто красавица… — … — … — … — Ладно, пока. Еще раз прошу прощения. Неббия, пошли! Да что с тобой сегодня, в самом деле? — Пока. — Пока. — … — … — Видал? — Что? — Как это что? Ее джинсы? — И что в них такого? — «Барри». — О… — … — … — Пьетро? — Что? — Что с тобой? — Ничего. — Тебе неприятно, что я рассказал о Ларе? — Что теперь говорить? Ничего не поделаешь. — Скажи, тебе неприятно? — Неприятно то, что незнакомые люди обо мне разговаривают. — Ну знаешь, и ты еще хочешь, чтобы они о тебе не говорили? Ты известная личность, Пьетро. А чего ты ждешь? Окопался под этой школой, как бомж, и претендуешь на то, что… — Эй, эй… — Прости, я не хотел тебя обидеть. Я хотел только сказать, что те людишки никогда не знают, о чем им разговаривать: через вечер они ходят друг другу на ужин и после первой же рюмочки перед ними открывается бездонная яма — о чем таком говорить весь этот вечер, для них ты просто марсианин. Ты совершаешь беспрецедентную вещь, и не уверяй меня, что не отдаешь себе в этом отчет. Одно то, что ты не в себе, для них уже само по себе странно, потому что, если бы у одного их них умерла жена, вполне возможно, что он бы отправился в кабинет красоты сделать подтяжку лица. А ты своим поведением их накалываешь, бросаешь им в морду свою боль, куда там… — Да кому это я бросаю в морду свою боль, а? Да кто они такие, эти мудаки? Да кому они нужны, кто бы их накалывал? Это ты ужинаешь с ними, при чем тут я. И потом, я тебе уже не раз говорил, что со мной все в порядке, и я ни чуточки не страдаю. — Да ладно тебе, не лезь в бутылку. Ничего страшного нет, если тебе плохо, после всего, что случилось. — Хватит. Мне не плохо. Мне самому это непонятно, но я не страдаю. Больше того, я чувствую себя прекрасно, особенно, когда меня оставляют в покое. — Послушай, зачем ты настаиваешь на… — Карло? — А? — Посмотри мне в глаза. — … — Я-не-страдаю. Ясно? — Значит, нет, а что тогда ты здесь делаешь? — Мне здесь хорошо. — Тебе хорошо, потому что целыми днями ты просиживаешь на лавочке перед школой? — Да. — Уже целый месяц? — Да. — А теперь ты посмотри мне в глаза. — Я и так смотрю тебе в глаза. — Да ладно тебе придираться. Я хотел образно выразиться. Ты это серьезно? — Серьезнее некуда. — Мне тебя не понять. — А кто тебя просил понимать меня? — Пьетро, я сдаюсь. — Молодец. Сдавайся. — … — … — Я хотел только тебе сказать, что если бы ты смирился со всем, что с тобой случилось, и не вел бы себя так, люди бы и не говорили о тебе. — Вел себя? С каких это пор ты начал выражаться, как школьный завуч? — Я уже не говорю о том, что Клаудии не очень приятно, что ее отец ведет себя как ребенок. — Да что ты говоришь! Клаудии неприятно! А я об этом и не подумал! И, слава богу, что у меня есть ты, и ты об этом подумал! Не мог бы ты повторить мне все помедленнее, я бы еще и записал? — О'кей. Согласен. Можешь поступать, как хочешь. — Можешь в этом не сомневаться. Давай так: я буду делать то, что мне хочется, а ты оставишь меня в покое, и какие бы критические замечания в отношении моего поведения неудержимо не рвались из глубин твоей души наружу, можешь продолжать ходить на званые ужины и высказываться сколько тебе влезет только не мне, а тем буржуям, которых ты так презираешь, ведь все равно, чтобы шокировать их, ты рассказываешь им всякую фигню о моих делах. Хорошо? Справишься? |