Онлайн книга «Горящий рукав. Проза жизни»
|
Вечером я сидел, наблюдая дождь, пытаясь разобраться в своем пыльном столе. Из орудий производства нашел лишь старую грязную ухочистку – в прошлом, довольно плодотворном году задумчиво держал ее в ухе, увлеченно печатая. Привычно вставил ее в ухо – совершенно напрасно. Сейчас даже машинку не привез. Только ухочистка. Зазвенел комар, – кажется, на ухо присаживаясь… Вот ты-то мне и ответишь за все! Сладострастно выждал, пока он умолк (точно, на ухе!), медленно отвел правую руку… Счас! – жахнул во всю страсть – и завопил от боли! Свалился со стула! Что это?!. Это я ухочистку, оставленную в ухе, себе в голову вбил! Сам себе выстрелил в ухо! И понял сразу же: это – беда надолго, эта беда не пройдет. "Золотое клеймо неудачи" поставил себе… только вряд ли кому это интересно! – Веча! Что с тобою? – Нонна вскрикнула. Пробило-таки ее! – А! Молчи! – в отчаянии завопил я. – …Да. Красивые галоши! Где брал! – Серж, запустив меня в прихожую, насмешливо указал на мои ноги. – Какие галоши?!. А. Да. Это бахилы такие, пленчатые. В поликлинике их велят покупать – иначе не пропускают. – В поликлинике? И что ж ты там делал, Вэл? – Понимаешь… барабанную перепонку себе проткнул. Случайно. Два слоя из имеющихся трех… напрочь! – И что же? – Мы с тобой еще подводным плаванием собирались заниматься там… Так вот. Этому хана. – Как я понимаю – не только этому? – Да. И я вернулся в родные края. Громкое выщелкивание фиги из пробки теперь сопровождалось и выстрелом боли в ухе. Дуплет. Потом – батя добился своего: провалился-таки в боковое крыльцо, куда я ему как раз запретил ходить, мягко вошел в него! "Валерий!" – услышал я вопль. – Начисто сгнило! – удовлетворенно произнес он, когда я его вытащил. Щелк!.. Это значит – супа не будет, а я его так тщательно затевал. Ну уж дудки. И моему терпению существует предел: покончить пора с этой фигой. Оторвал кусок фольги от рулона (когда-то мы делали курицу в фольге), проволок стул к уборной, взобрался, заткнул фигу (в последний раз), со скрипом вывинтил пробку, обернул ее всю фольгой и вставил обратно. Жучок! Теперь ток по фольге будет идти, минуя пробку, и ограничивать его будут не капризные выщелкивания, а мой разум! Все! – Ты чего, батя, сидишь, скукожился? Подогреватель включай! Глянул на меня, усмехаясь: – Так ты ж не велел? – Гуляем! Можно теперь! И наш обогреватель включил. Праздник устроил им. И вот – спирали наливаются теплом, и обе плитки раскраснелись. – Чайку? А еще – картошечки пожарим, с лучком! Порубим кольчиками на сковороду – пусть слегка пожелтеет. Та-ак… – Веч! А научишь готовить меня? – Да ты же умела!.. Ну смотри… Щелк! Спирали плитки стали бледнеть. И холодильник, хрюкнув, оборвал свою песнь… Жизнь кончилась. Причем, я сразу почувствовал, что это какой-то другой "щелк" – из каких-то более высоких сфер. Все остывало вокруг – и мы остывали. Заставил себя выйти под дождь. Моя-то, внутренняя пробка, что в коридоре, вякнуть не могла – закорочена, ток мимо нее идет. Искать надо "высшую фигу"… О, вот она – как раз над сломанным боковым крыльцом, под самой стрехой белеет, в открытой ржавой коробке. Такая же белая кнопочка выскочила из черной пробки и ток обрубила, но эту мне не достать. Коротки руки. Тут длинная лестница нужна, а ее увели прошлым летом. Вот оно, наказание за мою гордыню. "Высшая фига"! Выскакивает только в самых "пожарных" случаях, в буквальном смысле этих слов. Вернулся. Сидели, смотрели на дождь. Уже как большое счастье прежнюю, доступную фигу вспоминал. С ней ладили! А тут – полная безнадега. И – тишина. И тут, словно в насмешку, солнце выглянуло – впервые за столько дней. Лужи меж соснами позолотило. И – пар пошел. И видим вдруг – идет по воде золотой человек. Абсолютно голый! Ближе подошел: не голый, просто – в одежде насквозь промокшей. Дождь ему нипочем. Из верхней одежды – майка, но абсолютно промокшая, прозрачная. Подошел, улыбаясь. – Ждете? Засмеялись. По золотым лужам, дымящимся, к "высокой фиге" его подвел. – Вот, выскочила! – я показал. – Я вообще-то насчет крыльца. Но если надо – сделаем. Знаю я эту пробку. Слабая для внешнего щитка. Тут она должна вырубаться, когда вовсе уже пожар грозит. Тут надо на пятнадцать ампер. – А у вас есть такая? – Нет. В Зеленогорск надо ехать. – Так. И сколько же она стоит? – Сто! Я сходил, вынес бумажник. – Вот. Он с некоторым недоумением на купюру посмотрел. – Но… надо же учитывать… и гомогенный фактор. Такая духовная ценность доверена нам! – указал на "будку". – А. Да. Ладно. Вот тебе еще сто. За то, что пришел вовремя! И – тишина. Я возил свое ухо в Питер, ложился на клеенчатую кушетку, и в ухо закапывали мне какое-то очень шумное лекарство: шипение и треск. Однажды возвращался на электричке – и вдруг мобильник зазвонил, еле вырыл его из пакетов с продуктами. – Алле! Это Серж. – Из Италии?.. – Ну а откуда же еще? Я рассказывал тут про твое ухо… Смеялись все… Ну и паузы у него: валюту не экономит. – Но – не тянет на "Золотое клеймо". Сказали мне, совершенно резонно: "А Ахматова тут при чем?!" Больше у тебя ничего нет? – У меня?.. Надо подумать… Сейчас! Но тут в вагон вошел талантливый нищий, бацнул по струнам, запел, и, когда он кончил петь, ничего уже не было. Постепенно я привык к этой жизни: возил свое ухо в Питер, слушал шумное лекарство, потом в синих пленчатых бахилах выходил на проспект, спохватившись, снимал их с ботинок, ехал домой. Снова пел талантливый нищий, но, к сожалению, ничему уже не мешал. В другие дни ездил на велосипеде за продуктами, умоляя жену не гоняться за мной, дать хоть немного свободы… но – когда она встречалась мне, бегущая по шоссе, нервно прихрамывающая, с растрепанными седыми патлами… я уже не хотел в ярости переехать ее велосипедом, как прежде, а мирно останавливался и говорил что-нибудь вроде: "Ну не ходи ты так часто на дорогу!" – "В старомодном ветхом шушуне?.." – виновато улыбаясь, говорила она. Однажды я ехал с ухом обратно, и зазвонил телефон. – Алло! Это Серж! Увы… Не проканало твое больное ухо – в сборник не включили его. – А я знаю. – Откуда? – А потому что – все! Вылечил! – А. |