Онлайн книга «Дань саламандре»
|
Короче говоря, чтобы просуммировать расходы за месяц, мне надо было подсчитать, что мы потратили за сегодня. И я, было, уже взялась это делать: плотно сомкнула шторы, запалила свечку, написала несколько цифр, но... Ставящих под сомнение идущий ниже пересказ я адресую к биографии Елены Блаватской: когда она была еще неграмотной девчонкой, некая сила однажды заставила ее начать описание. Так продолжалось ежедневно. Маленькая Лена записывала curriculum vitae какого-то офицера, причем на немецком языке, который совсем не знала. (Как потом выяснилось, такой офицер когда-то действительно существовал.) Что-то сходное, очевидно, случилось и со мной... Я сделала запись следующего свойства: 15-е апреля Хлеб круглый – 14 коп. Батон – 13 коп. 10 яиц – 90 коп. 2 бутылки кефира – 30 коп. Собралась уже было внести важную запись «5 кг картошки – 50 коп.», когда шариковая ручка, словно собственной волей, резко рванулась вниз по странице. До конца моих дней мне не забыть этого дикого ощущения в кисти: импульс движения находился именно в ручке! Я попыталась притянуть ручку «на место» – к скорбной строке о пяти килограммах картошки, но она, ручка, рвалась – именно рвалась – в сторону и вниз: на снеговую страничную чистоту. Ручка яростно рвалась с поводка, как завидевшая кошку собака. Рвалась, как кошка, увидевшая своего тонущего котенка. Как в мчащемся автобусе – пассажир, который внезапно увидал на улице свою потерянную когда-то любовь – и ринулся вышибать стекло. Мне вдруг показалось, что свечка гаснет. Да, так оно и было! Язычок пламени быстро уменьшался, хотя фитиль оставался в порядке, да и свечка была в самом начале. На меня обрушилась кромешная тьма. Я, едва нашарив ее на ощупь, в ужасе отдернула одну из штор, но света это не прибавило. Да: небо было плотно обложено тучами, но мне некогда было думать о причинах кромешной тьмы – мне было страшно. Перестав удерживать что есть сил проклятую ручку (в кисти даже началась судорога), я почувствовала в тот же момент, что она, ручка, перестала рваться в сторону, а взялась проделывать словно бы мелкие-мелкие танцевальные па. Оказалось, надо держать ручку, как обычно, – выплясывать будет она сама. Да уж! Тот аттракцион, прямо скажем, не уступал стихам, вложенным в мою голову. Он ничуть не уступал стиховложению! Хотя скоростью и продолжительностью эта пляска значительно превосходила его. Я полностью утратила свою волю. Сидя в темноте, заледенев, оцепенев, я оказалась во власти каталепсии. У меня не было мыслей. Я утратила чувство времени – и даже память о нем. Представление о собственном месте нахождения, о локальном пространстве – бесследно растворилось – в чем-то несопоставимо большем, чему не знаю названия до сих пор. Исчезло и тягостное ощущение своего «я». От всей моей физической сущности остались только руки: правая мелко-мелко дергалась, словно в марионеточном танце, проходя путь слева направо; затем резко возвращалась влево – чтобы пройти тот же путь – только чуть ниже; к ней иногда присоединялась левая – чтобы перевернуть страницу. Наконец, меня отпустили. (Отпустило?) Ручка вывалилась из руки. В потемках я ее не нашла. (Кстати сказать, не нашла и на следующий день.) Возникло неоспоримое чувство: меня использовали. (Как сказали бы современные носители языка: проюзали.) В темноте мне всё же удалось выбраться во двор. Я ощущала себя полностью измотанной, опустошенной – словно после непрерывного каскада любовных соитий. С трудом заперла дверь. Меня тянуло рухнуть. Прямо на асфальт. Но домой идти категорически не хотелось. Я подняла голову: в моем окне по-прежнему горел свет. Взглянула на часы: половина первого. Я провела на Тайной Лестнице всего полчаса!! В это невозможно было поверить!! Мне казалось – прошли эпохи, эоны. Я поднесла часы к уху. Они – как всегда отстраненно – тикали. Тикали себе, не вовлеченные ни во что. В окне я увидела тени. Ну-ну. Дорогие гостьи были еще там. Внезапно ливанул дождь. Меня совсем не привлекала возможность пережидать его в своем подъезде. Но при одной мысли столкнуться с теми девицами вновь – я готова была «изблевать из чрева своего» их рахитичный эклер. Пришлось двинуться к ближайшей гостинице. Надо было совсем немного пробежать по своей улице, перейти Лермонтовский проспект... В здании, похожем на гигантскую сигаретную коробку, горели все этажи, было оживленно, возле входа толкались шоферы, проститутки, вышибалы, туристы. Наверное, во мне, иногда, всё же возникают свойства невидимого человека. Точней, не-человека: невидимки. Это случается в двух противоположных, но одинаково крайних ситуациях: когда я погружена в себя – или когда я себя забываю (как ни странно, эти состояния иногда сливаются). Так или иначе, пока швейцары злобно дискутировали с какими-то фарсовыми девицами, мне удалось проскользнуть в холл. Там я плюхнулась в кресло за киоском с сувенирами – так, чтобы быть «видимой» как можно меньше. Киоск ломился от матрешек в кокошниках. Казалось, одна гигантская, чудовищная своей слепой плодовитостью, праматерь-матрешка, заплыв сюда как-то на нерест, наметала под завязку разнокалиберной, валютно перспективной икры – т. е. тьмы, и тьмы, и тьмы румяных штампованых дур. Меня душил страх. Но то был страх другого свойства, нежели там, в потемках Тайной Лестницы. Иной страх, чем там, в самом начале действа. Мне было смертельно страшно заглянуть в тетрадь. Я не забывала о ней ни на долю секунды. А вдобавок эти матрешки напоминали мне оккупировавших мою комнату гостий. Было между теми и другими неоспоримое филогенетическое (конвейерное) родство. Но вот я раскрыла тетрадь. И поняла главное. Мгновенно. Я сразу же всё поняла. Тетрадь содержала подробное жизнеописание тех самых девиц. Ну да: гостий, сокурсниц моей девочки. Описание жизней: что было, что есть, что будет. Я взялась всё это читать... Читала, читала... Мне только было непонятно, кто это всё написал. Глава 8 Женские портреты в интерьере Портрет первый: Только-Б-Не-Было-Войны В школе учится на «хорошо» и «отлично». Выполняет общественную работу. Рукодельничает. Помогает родителям по хозяйству. Не влюбляется. Не враждует. Лето проводит на крыше: выдергивает пинцетом волоски из кожного покрова ног. Загорает. |