Онлайн книга «Дань саламандре»
|
– Больных?.. – Больных! Хо-хо! Мне бы такие болезни. Ты фамилию-то ее хоть видела? – Нет. Не надо. Я нич-ч-ч-ч-его не хоч-ч-ч-чу... Неприлично стучу зубами. Меня бьет-колотит крупная дрожь. Она становится всё крупнее. Мое сердце дрожит мелко и вразнобой, а тело само собой выгибается... Это я видела где-то по телевизору... так выгибалось тело у пациента в клинической смерти, покуда его сердце, посредством мощного дефибриллятора, пытались наставить на путь истинный (земной то есть). Хоп! Хоп!! Хоп!!! Или это именно со мной – электрошок? Сподобилась наконец? – Может, чайку горячего, с лимончиком? Кофейку с коньячком? – М-м-м-м-м-м-м-м-м-м-м... – Да ты взгляни, взгляни сюда, тогда всё поймешь. Ну, или почти всё. Раунд пятый Сует мне паспорт под нос. – Ну и как? – Что – «как»? М-м-м-м-м-м-м-м-м... – Как тебе эта фамилия? – Да никак. М-м-м-м-м... Простая русская фамилия. Та была простая – и эта простая... Какая разница, м-м-м-м-м-м-м... з-з-з-з-з... – Знаю, ягодка, знаю, сладость, что надо сделать... Сейчас тебе грелочку горяченькую организую... к ноженькам-то. Горячую-прегорячую... Раскаленную просто... Или угольков к пяточкам-то? Угольков-угольчиков, а? Или укольчик? В смысле – бэмс! – инъекцию в попочку? В популечку нашу розовенькую, слатенькую? Или уж сразу – в мозг? Прямой укольчик в мозг – длинной такой длинной, толстой-претолстой такой иглищей – сквозь височную кость – рррыс!.. Неожиданно меня бросает в сон. Чувствую, если не вырублюсь сейчас хоть на пару минут, помру. Я прошу разрешения... И мне разрешают. (Ляг, терпеливица, опочинься, ни о чем не кручинься...) ...Ничего не меняется. Я лежу в той же (купеческой?) кровати. Под тем же одеялом. Один олень еще лакает водичку, другой уже знает, что их обоих сейчас ликвидируют (элиминируют? аннигилируют? «зачистят»?). Зинаидочка Васильна присаживается рядом на краешек. – А вообще – человек ли она, эта ваша пациентка? – спрашиваю. – Нет, конечно. Долгая пауза. Наконец решаюсь. – А я? – Ты – тем более нет. Хотя и другого пошиба. – Ну и хорошо, – говорю удовлетворенно. Затем, после некоторой паузы: – А как же у нее месячные были, если она не человек – и трубы зашиты? Или это не связано? Зинаидочка Васильна молчит. – Она что, может быть, вообще первозверь какой-то? – не унимаюсь я. Ответ Зинаидочки Васильны: – Да я-то почем знаю? Раунд шестой Сколько я спала?.. – Четыре минуты. Как тебе щас-то? – Получше. – Так тебе ничего эта фамилия не говорит? – А что она должна мне говорить?! (Видно, сон, несмотря на свою краткость, восстановил мои силёнки. Причем – ровно для одного приступа ярости.) А что эта фамилия должна мне говорить?!! – Прекрати! Для твоей же пользы мы тебя сюда вызвали! Идиотка! Думаешь, нам очень твои показания нужны? Мы и так всё знаем. Не в первый раз уже. С этой же золотой девочкой. – А что эта простая русская фамилия должна мне говорить?! Что она должна мне говорить?! Что она должна мне говорить?! Что она должна мне говорить?! (Сижу на кровати, ноги свешены, раскачиваю туловище с дикой какой-то амплитудой, словно раввин в экстазе, словно исступленный муфтий, – и никак, никак, никак не могу остановиться.) – Да стала бы я здесь с тобой... Стала бы я с тобой, если бы ты Нинке не помогла от этого опиздола, прости меня господи (осссп’ди), избавиться... Моя же идиотка за него, слышь, замуж собралась! В одностороннем, так сказать, порядке! А как он с этой... – шепотом, кивок куда-то за стену – прошмондовкой-то переспал... – Откуда вы это знаете? – Ха! Твоя краля сама и рассказала. Точней, расписала. Вот, кстати, ее, с позволения сказать, описание причин, приведших к рецидиву. Мы иногда больных просим такое проделать. Некоторым самоанализ не мешает. Особенно таким, для кого извилины поднапрячь – экзотическое занятие. Так вот она тоже во всем винит «среду» и внешние обстоятельства. Хотя... как знать... н-да... В вопросах педагогики недобор – плохо и перебор – плохо... Раунд седьмой – Ну? Почерк-то узнаёшь? – Да. Это ее почерк. И что? Вы зачем меня сюда вызвали? – Я же тебе, дурашка, всё время пытаюсь объяснить – зачем. Ты же не слушаешь. Если бы не я, тебя бы сюда никто не вызвал. Я тебе по гроб жизни благодарна и хочу оградить от... – А она хочет меня видеть? Она хотела? Она просила? – Она-то? Ха! Конечно, хотела. Конечно, просила. Тело мое враз размякает. Каменный узел в груди чуть ослабевает... (Может, это мне уже сделали укольчик? Тараном – сквозь височную кость-то?) Главное – стало легче! Пытаюсь сдержаться, но улыбаюсь. Думаю, получается по-дурацки. – Можно лечь? – Ложись. – Получше мне... Раунд восьмой – Рано радуешься. Ну вот, но она сказала, что ты ни за что не придешь. А я ей: придет. Мне самой, говорю, надо, чтобы она пришла. – А может, вы ее тут такой дрянью опоили... накачали под завязку – она теперь... что угодно... что угодно... – Да нет, про тебя-то она денно и нощно рта не закрывала, еще при поступлении... Денно и нощно... Мы же не сразу ей лекарства давать стали. Да и какие мы даем ей снадобья-то, ты знаешь? Смех один. Чтобы спала, куклочка, хорошо. – Ну – и?.. – Ну и приворотное зелье, конечно, она в дело пустила... Куда ж без него? У Геморроя Геморроича, там, за чебурашками, завсегда стоит бутылёк... И вот – приворотила же тебя-то... примагнитила... чего-то там лила-мазала-лизала... А ты и пришла... (поглаживая мне голову) лежишь вот, дура, передо мной, как лист перед травой... а она грит, ты ей клялася – скорей мертвяки, грит, с того света... Не, у Геморрой Геморроича просроченных снадобий не бывает... Комиссия-то районная – вся купленная, вся... Отбрасываю ее руку: – Да нет: я спрашиваю – вам-то, лично вам, – за каким лядом я нужна? – Я ж те, барышня, сказала: за Нинку признательна. Я ж те сказала! Эта твоя б-б-б-б... твоя б-б-б-б... твоя б-б-б-б... – Выбирайте выражения!! – Ох, какие мы нежные... Эта твоя... как это раньше говорили – камеристка? келейница? конфидентка? фрейлина? наперсница затей? |