Книга Мисс Свити, страница 4 – Валери Собад

Маргарет, считавшая себя фаталисткой, объясняла суровость старшей сестры наследственностью. По ее мнению, Агате достался характер отца, человека въедливого и задиристого. Саманта сомневалась, что все обстоит так просто. Жизнь часто сама лепит людские характеры.

* * *

Как и жизнь Маргарет, существование Агаты протекало мирно и спокойно до тех пор, пока отец не ушел на войну. Она смутно помнила бесконечные чаепития в гостях у приятельниц матери, строгие лица учительниц и мучительно тоскливые вечера, проведенные за вышиванием. В семье негласно считалось, что если Маргарет — натура художественная, то из Агаты выйдет образцовая жена и мать семейства.

Перед тем как началась война, она без всякого воодушевления брала уроки фортепиано у близорукой старой девы — пока не подвернется подходящая партия. Светлые глаза и тоненькая фигурка уже привлекли к ней трех серьезных претендентов, включая сына одного из отцовских клиентов. Арчи Саммер питал слабость к юноше, готовившему себя в нотариусы, однако Агата и помыслить не могла, что свяжет свою судьбу с этим молчаливым и, несмотря на молодость, начавшим лысеть человеком.

Война избавила ее от предначертанной участи. Сразу после отъезда отца она уговорила мать поступить волонтерами в Красный Крест. Мать согласилась, движимая в равной мере патриотизмом и желанием не оставлять дочь без присмотра. Но нежной и трепетной Мэри Саммер вскоре пришлось отказаться от ухода за ранеными — от одного вида окровавленных бинтов ей делалось дурно. Гораздо больше пользы она принесла, перейдя на работу в секретариат. Агата же, напротив, в палатах, пропитанных стойкими запахами крови и дезинфекции, чувствовала себя как рыба в воде. К концу войны она решила стать медсестрой.

Многие месяцы под непрестанными бомбежками, на протяжении которых она лицом к лицу встречалась с болью и смертью, изменили ее характер. Тот, кто пытался с ней спорить, натыкался на холодный взгляд ее светлых глаз и выслушивал рубленые фразы, вылетавшие из ее красиво очерченного чувственного рта. Когда мать принималась жаловаться на нехватку и дороговизну продуктов, а сестра вслух грезила о встрече с Ральфом Маккалленом, она лишь пожимала своими худыми плечами. Разве это было главное?

Осенью 1945 года она без всяких затруднений поступила в медицинское училище, может быть, не самое престижное, зато ближайшее к дому. Дело в том, что мать, получив известие о гибели мужа, впала в неизбывную тоску. На младшую сестру с ее фантазиями, не имевшими ничего общего с реальной действительностью, рассчитывать не приходилось, и Агата разрывалась между учебой и домашними хлопотами. Несмотря ни на что, она окончила училище лучшей в выпуске, хотя занималась всего год — учитывая госпитальный опыт, директриса взяла ее сразу на последний курс. Работать она устроилась в государственную больницу, где и познакомилась со своим мужем. Первым из четырех, которых ей предстояло похоронить.

* * *

— Ну хорошо, что сегодня получила? — заинтересованно спросила Агата.

Саманта машинально вытерла ноги о ярко-красные вишенки, вышитые на половике. Бабушкина квартира, расположенная над ее собственной, имела ту же планировку, с той лишь разницей, что кухня выходила окнами в палисадник, а гостиная — на улицу. Зато обставлена она была совсем по-другому. Пузатый холодильник, буфет, пластиковый стол и табуретки — кухня Агаты словно сошла со страниц женского журнала пятидесятых. Безупречной, почти стерильной чистоты помещения не нарушали ни цветы, ни безделушки. Единственным его украшением служили картинки с изображением лекарственных растений, висевшие на стенах. Гостиная, напротив, напоминала антикварную лавку — импозантные комоды вощеного дерева и обилие полотен, с каждого из которых глядели скромные полевые цветы. Напротив любимого кресла Агаты стоял обитый ярким ситцем диван. Пышные узоры, повторявшие рисунок обивки кресла, наводили на мысль о весенних садах, для тепла прикрытых шерстяными пледами и уютными вышитыми подушками. Посередине примостился журнальный столик, заваленный словарями. Агата проводила в этой комнате бо́льшую часть своего времени, которое делила между разгадыванием трудных кроссвордов и пристальным наблюдением за передвижениями соседей.

В эти минуты Саманта с бабушкой сидели за кухонным столом. Агата властным жестом поставила перед внучкой сэндвич с огурцом, истекавший беловатым соусом, кусок пирога с лесными ягодами и стакан томатного сока. Пока Саманта закусывала, Агата, нацепив очки, внимательно просматривала ее папки.

— Случай с учительницей представляется мне довольно-таки типичным. Чего не скажешь про письмо машиниста. Ты заметила, сколько в нем ошибок?

— Бабуль, а ты уверена, что в тебе не говорит классовый инстинкт? — подколола ее Саманта.

— Дорогая моя! За свою жизнь я уколола столько же буржуазных задниц, сколько пролетарских!

Она дождалась, пока Саманта съест все до крошки, налила ей чаю и снова вернулась к письмам.

— Ты уже шесть выпусков не отвечаешь на письма брошенных жен, — отметила она.

— Да что им отвечать-то? — запротестовала Саманта. — Все одно и то же. Сожмите зубы и продолжайте жить дальше. Или найдите себе другого прекрасного принца. Что еще я могу им посоветовать?

— Не знаю, это ты у нас дипломированный психолог. Только не забывай, что незамужние и разведенные женщины составляют почти половину твоей читательской аудитории.

Агата извлекла из стопки три письма:

— Брошенная жена, отчаявшаяся учительница и ревнивая школьница. Последняя — чтобы немного омолодить рубрику. Что скажешь?

— Я подумаю над твоим предложением. Спасибо за сэндвич.

Сложив салфетку, Саманта вставила ее в кольцо с собственными инициалами. Она уже направлялась в коридор, когда ее остановил бабушкин голос:

— Мне кажется, ты в последнее время какая-то бледненькая. Надо тебе выходить погулять по вечерам. Сходила бы с приятелем в паб, что ли.

— У меня все хорошо, бабуль, — уклонилась от ответа Саманта и плотнее прижала к себе папки.

Она ни с кем не собиралась обсуждать тему своего одиночества. Душевные переживания — удел ее дражайших читательниц. Она более чем комфортно чувствовала себя в роли мудрой советчицы, и для личного счастья ей вполне хватало благодарственных писем, которые ей пересылали из редакции.

Она вышла на до блеска натертую мастикой лестницу и под неодобрительным взглядом Агаты спустилась вниз. Ей хотелось хорошенько хлопнуть дверью, закрывая ее за собой, но она сдержалась. Иногда бабушка ее жутко раздражала. Слишком уж она лезла в ее жизнь, а ее комментарии били не в бровь, а в глаз. Но Саманта не могла лишить ее этого маленького ежедневного удовольствия и продолжала показывать ей свежую почту и даже позволяла производить отбор.

Вот только сегодня одно письмо она от нее утаила. Двадцать третье. Она специально оставила его у себя на столе, хотя содержание успела выучить наизусть.

Моя жена послушалась ваших советов и бросила меня. Наслаждайтесь жизнью — вам недолго осталось.