Книга Гонки на черепахах, страница 15 – Станислав Бах

Эмма начала злиться.

– Я знаю. Это большая река с крокодилами. В Африке. Ты ее переплыл, когда за тобой была погоня. Теперь можешь сказать слово с большим количеством букв?

– Сколько букв тебе нужно?

– Много. Все.

– Много или все? – бесстрастным тоном переспросил дед.

– В русском языке сколько?

– Было сорок три. Но коммунисты десять букв убили.

– Как убили? – удивилась Эмма. – А, понятно. Ты знаешь слово, в котором тридцать три буквы?

– Дай подумать.

– Долго?

– Гиппопотомонстросескиппедалофобия, – выдал старик.

– Дед, ну хватит! Нет такого слова.

– Не буду с тобой спорить.

– Ты знаешь нормальное слово?

– Я сказал, что не буду с тобой спорить. Слово такое есть, но оно тебе не нужно.

– И что же оно значит?

– Боязнь длинных слов. Можно считать заболеванием, а можно – психической аномалией. Тебе это не грозит, а вот мне становится плохо, когда ты пытаешься произнести что-нибудь длиннее слова «груша».

– Две груши. Баклажан. Чертополох, – выдала Эмма.

– Браво! Беру свои слова обратно. – Дед картинно развел руками.

– Я тебе все равно не верю.

– Посмотри в энциклопедии.

– Посмотрю. А почему ты сказал, что мне это не нужно?

– Потому что умная женщина – это так же противоестественно, как женщина-штангист. Воля, сила и ум – мужские качества.

– А женщины, кстати, сейчас занимаются и штангой, и боксом, – возразила Эмма.

– Ну тогда им осталось взять в жены мужчину – художественного гимнаста и научить его рожать детей.

Эмма прыснула со смеху. Дед посмотрел на нее и улыбнулся.

– Значит, по-твоему, умных женщин нет? – спросила Эмма.

– Конечно есть. Я даже одну видел по телевизору. Ее возили в бронированной машине. Как же ее звали… Мэгги… Мэгги Тэтчер!

– Дед, ты – динозавр!

– Назови великую изобретательницу, композиторшу и художницу, – предложил дед. – Даже слов таких нет.

– Это – искусство. Совсем другое дело, – ответила Эмма.

– Таких слов нет, потому что ими некого называть. Как нет ни балерины, ни кормилицы мужского рода. – Дед говорил уже мягче. – Вот скажи мне, почему чемпионка мира по шахматам едва ли войдет в сотню лучших шахматистов мира? – продолжал он.

– Тебя все равно не переспоришь. – Эмма вздохнула.

– Вот! – многозначительно произнес дед.

– А твоя жена, значит, была дурой?

– Дура – это грубо. К тому же для женщин они были вовсе не глупые.

– Они – это жены? А сколько их у тебя было?

– В разное время по-разному. Когда три, а когда… да не буду же я их считать! Это неуважительно.

– У тебя что, было несколько сразу?

– Да, в разных странах. Мне приходилось много путешествовать. Возить с собой семью было невозможно. А однажды мне подарили гарем.

– На день рождения? – съязвила Эмма.

– Нет, – спокойно ответил старик. – После победы над фулани. Это такое племя.

– И ты согласился?

– Конечно, они были такие славные… – Дед улыбнулся. – Потом, от подарка вождя отказываться опасно. Меня бы подвергли принудительному ультравысокотемпературному водогрязелактопарафинолечению. Кстати, вот тебе еще пара слов-гигантов.

– Чему подвергли?

– Меня бы сварили в молоке с воском и десятком острых специй и съели бы на ужин.

– О боже, – ужаснулась Эмма, но любопытство оказалось сильней. – А за что он сделал такой подарок?

– Я ему создал национальную валюту. Если проще, нарисовал казначейские векселя, деньги.

– Что значит нарисовал? Образцы?

– Оригиналы.

– Все? – Эмма представила объем работы и помотала головой.

– Да, за два года. Вождь на эти деньги купил оружие и выиграл войну.

– И за это – гарем? – спросила она, не очень понимая, много это или мало.

– Я его сам об этом попросил.

– Ты?!

– Вождь по случаю победы набрал новый гарем, а шаман уговаривал его принести в жертву старый. Хотя какой он старый, некоторым было… Впрочем, они и сами не знали, сколько им было.

– В жертву? Это что, убить? В двадцатом веке?

– Это здесь был двадцатый, а там – каменный, – ответил дед.

Эмма помолчала, свыкаясь с этой мыслью.

– Ну да, и потом, они же дикари, язычники, – рассуждала она. – Нет, все равно в голове не укладывается.

– А то, что за несколько лет до этого цивилизованные христиане принесли в жертву сотню миллионов человек, это укладывается? А потом еще начали готовиться к третьей мировой.

– Так у меня что, пол-Африки двоюродных братьев? – У Эммы округлились глаза.

– Стоп, дальше табу, – отрезал дед.

Эмма вздохнула.

– Дед, а бабушка знала про гарем?

– Да.

– И не развелась с тобой?

– Мы с ней не были женаты. Кстати, ты на нее похожа.

– Да-а? Говорят, она была красивая… – Эмма радостно улыбнулась.

– Я имел в виду, что ты – такая же болтливая.

– Дед, ну почему ты так всех ненавидишь?

Старик нахмурился.

– Архангелогородская одиннадцатиклассница инкриминировала человеконенавистничество восьмидесятичетырехлетнему берегослоновокостийскому фальшивомонетчику, страдающему благоприобретенной гиппопотомонстросескиппедалофобией.

Услышав это, Эмма забыла свои обиды.

– Дед, умоляю, можешь повторить? Только медленно.

Три дня в колледже все, включая преподавателей, переписывали друг у друга фразу, в которой на десять слов пришлось более двухсот букв. А произнести ее могла только Эмма, и то по бумажке и проглотив при этом десяток букв. Тем не менее ее об этом постоянно просили и слушали с таким вниманием, будто это был сам Достоевский.

– Дед, а почему ты назвал меня архангелогородской, и так далее? – спросила как-то Эмма. – Я же здесь родилась.

Дед ответил далеко не сразу.

– Я не знаю, как тебе это удалось, но ты, ни разу не побывав в России, выросла гораздо более русской, чем те, кто приезжает оттуда сейчас.

– Дед… – только и смогла вымолвить Эмма. Это была самая высокая похвала, которую она слышала от старика.

Стив сел за компьютер и набрал в поисковике «Russia». Ссылок было много, и он листал страницы сайтов, толком не зная, что ищет.