Книга Река, страница 26 – Кетиль Бьернстад

— Плевать мне на этот Вудсток. И при чем тут Марианне Скууг? Она же мне в матери годится!

— Для мужчин возраст женщины не имеет значения. С женщинами все обстоит иначе. К счастью, трудно поверить, чтобы Марианне Скууг могла что-то найти в тебе. Когда женщине тридцать пять, ей еще достаточно своих сверстников или мужчин немного постарше. Но, может, ей льстит, что ты смотришь на нее влюбленными глазами? Тс-с, не возражай. Я это видела. Сейчас ты в своей голове смешиваешь воедино Марианне и Аню. Вот это-то меня и тревожит.

— Что именно тебя тревожит?

— Боюсь, что ты сделаешь неправильный выбор. Запутаешься в трагических чувствах. В чем-то безнадежном и упустишь счастье. Так было со многими и до тебя. Когда ты сказал, что собираешься снять комнату у Марианне Скууг, я подумала, что в этом есть что-то нездоровое. А теперь, когда познакомилась с нею и поняла, что она мне нравится, что она смелая, моя тревога только усилилась. Поэтому я и поспешила к тебе. Так как обстоят дела на самом деле?

Я рассказываю ей, как проходят мои дни, как я работаю. Рассказываю о своей жизни, в которой почти ничего не происходит, и о том, что Марианне Скууг поздно ложится, слушая каждый вечер Джони Митчелл. Рассказываю, что занимаюсь по шесть-семь часов в день и что после ежедневной обязательной программы играю большой концерт с «Музыкой минус один инструмент». Ребекка это одобряет.

Потом все-таки наступает ее очередь. Она говорит, что им с Кристианом нравится моя квартира на Соргенфригата, что своими любовными стонами и вздохами даже в дневное время они выгнали в окно призрак Сюннестведта, что им непривычно заниматься любовью в центре города, где их повсюду окружают люди, а потому это их особенно возбуждает. На Бюгдёе или на даче в Килсунде она ничего подобного не испытывала. Она говорит об этом так откровенно, что меня охватывает ревность, и она это видит, к своей радости. Она больше позаимствовала у хиппи, чем я.

— Тебе принадлежит частица меня, которой никогда не получит Кристиан, — утешает она меня. — Если бы ты тогда не влюбился в Аню, мы сейчас были бы вместе. Тебе это никогда не приходило в голову? Я решила, что ты будешь принадлежать мне, хотя ты в то время связался с Маргрете Ирене. Ты был моим героем, моим идолом. Никто не заводил меня так, как ты. Неужели ты никогда даже не догадывался об этом? Но как раз в тот день, когда я решила влюбить тебя в себя, появилась Аня, и у меня не осталось никаких шансов. Тогда я поняла, что должна найти себе другой объект для обожания. Жизнь проходит быстро. Я в этом уверена. И я не способна год за годом страдать по поводу потерянного объекта любви. У Кристиана есть свои преимущества. Поэтому сейчас мне уже нужно идти.

Она обнимает меня, долго смотрит мне в лицо своими пронзительно голубыми глазами. Потом быстро прикасается губами к моим губам.

— Мы могли бы повторить то, что уже однажды было между нами, — бормочу я.

— Нет, — строго говорит она, приложив палец к моим губам. — Такая жизнь не для меня. Я хочу быть верной своему жениху.

— А если бы я тоже к тебе посватался? — вдруг спрашиваю я со стучащим сердцем. — Если бы сказал, что никто, кроме тебя, мне не нужен?

Она вонзается ногтями мне в шею.

— Не шути так, Аксель. Для меня это слишком серьезно. Как бы там ни было, уже слишком поздно.

После ухода Ребекки я опять сажусь за рояль, но сосредоточиться уже не могу. Во мне всколыхнулись воспоминания о последней ночи на даче Фростов в Килсунде. А вместе с ними и воспоминания о других днях у нее на даче. Мне было хорошо с нею. Я чувствовал своеобразный покой, почти счастье. Неужели я проглядел ее? Пропустил? Не заметил? Не понял, когда она пыталась внушить мне, как важно сделать в жизни правильный выбор?

Уже стемнело. Дни стали короче. Мне не хватает Ребекки, но я радуюсь, что живу не один.

Скоро домой с работы вернется Марианне.

В тот вечер мы с Марианне заговорились. В тот вечер мы оба хотим избежать одиночества. Нам обоим хочется выпить вина. Я еще взволнован приходом Ребекки. Мое тело растревожено. Мысли тоже. Да и Марианне тоже неспокойна. Она приглашает меня на обед, приготовив что-то нехитрое из спагетти. Она не мастер готовить. Но это не имеет значения. Мне нравится с ней разговаривать. Она интересуется, как у меня прошел день. Я рассказываю ей о визите Ребекки.

— Мне нравится Ребекка, — говорит она. — Ты должен был выбрать ее.

— Она тоже так говорит. Но уже поздно.

— Пока человек жив, ничего не поздно.

— Но она помолвлена. Дочь миллионера с Бюгдёя. В этой среде разводы редкость. Они позорят семью.

— Как тебе не стыдно! — с улыбкой говорит Марианне.

— Мне хорошо здесь.

Мы сидим на диванчиках Ле Корбюзье, но так близко, что при желании можем прикоснуться друг к другу.

Я спрашиваю у Марианне о ее работе. Она становится серьезной, говорит, что ей тяжело, что у нее огромный список запущенных врачами пациенток, что каждое утро она просыпается со свинцовой тяжестью в теле. Признается, что слишком мало спит, надеется, что меня не беспокоит музыка, которую она слушает по ночам. Джони Митчелл.

— Мне она нравится, — говорю я. — У нее такой высокий чистый голос. Красивые, прозрачные мелодии. Она напоминает мне Шуберта.

— Я ее обожаю, — признается Марианне.

Она такая молодая, когда произносит эти слова, так похожа на Аню, она как будто хочет казаться взрослой, хотя уже взрослая. Но как она себя ведет? Проводит вечера с непредсказуемым восемнадцатилетним юнцом. Говорит ночами по телефону в запретной комнате…

— Ты уверена, что мне не следует уйти к себе? — спрашиваю я.

— Да, пожалуйста, не уходи. Сегодня пятница. Можешь сидеть здесь.

Меня вдруг осеняет:

— Давай крутить друг для друга любимые пластинки, — предлагаю я. — Мы так делали в нашем Союзе молодых пианистов. По очереди.

— Какое ребячество! — улыбается она. — Но это забавно.

— Кто начинает? — спрашиваю я.

— Ты. Только надеюсь, ты не поставишь симфонию Малера?

— Обещаю. — Я вскакиваю и подхожу к проигрывателю.

Шуберт, думаю я, Шуберт и Джони Митчелл близки друг другу.

— У твоего мужа гениальное собрание пластинок, — говорю я. — Должно быть, он очень любил музыку.

Марианне смеется.

— Ты же знаешь, он был нейрохирургом. Ему нужно было восполнять чувства.

Да, Брур Скууг был нейрохирургом и в конце концов разнес свой мозг вдребезги, думаю я. Но тут же вижу, что она читает мои мысли, и мне становится не по себе.

— Я знаю, каково это, — говорю я.

— Нет, не знаешь, — отвечает она.

Какое-то время мы молчим. Я перебираю пластинки.

— Давай поговорим о нем в другой раз, — примирительно просит Марианне.