Онлайн книга «Захват Московии»
|
Саня заглянул спросить, как дела: — Если что надо — зовите, я около тумбочки, хороший футбол смотрю. А Раиса, поблагодарив его, вернулась к теме и рассказала, что недавно по телевизору показывали: дети утонули на озере, а на том самом месте, где они утонули, щит стоит ржавый: «Купаться запрещено»!.. Никто ж не смотрит, не соблюдает! Лес сгорел — тут же обугленная доска болтается: «Береги лес от пожара»! Ага, поберегли… В панике на концерте людей передавило в проходе, где белым по чёрному написано: «Проход воспрещен»: — Мы же народ анархичный, что написано — не читаем… А если читаем — не исполняем. Всё у нас на авралах да на пятилетках, а так, чтобы что-то по-человечески сделать — это нет… — Она возмущенно всплеснула руками. — Мы авралом сильны — давай-давай, вперед! А кропотливая работа — нет, это не про нас, пусть немец горбатится. А мы, когда прижмёт, шапками закидаем. Закидаем — а потом шапки соберем и по избам разбредёмся… А у вас, я слышала, с этим делом хорошо, дома для престарелых удобные, старики ухожены, живут припеваючи? — Да, поют, припевают. У них хор бывает. Я был… Моя тётя там… — А чего так, смотреть было некому? — Нет, кому? Родители работают, я малый был. Она пенсию отдала… стала там жить-поживать, припевать… Там у них всё — и стрижка, и брижка, и музыка. И хоровые танцы… Не бритьем — так копаньем… Занятые все… Раиса заинтересованно кивала: — Вот, вот… Об этом я мечтала… А сколько пенсии было у бабушки? — Тысячи две. — Евро? Это сколько же по-нашему в рублях? Мы посчитали — выходило восемьдесят тысяч рублей. Она ахнула: — Ничего себе! А вот у моей мамы — пенсия семь тысяч рублей… Сравнить можно? — Не можно. — Если бы мои старики в месяц по восемьдесят тысяч платили бы, то и тут можно было бы хоромы отгрохать бы… Опять «бы, бы, бы»… А ведь сослагательное наклонение, Konjunktiv, очень странно строится в русском: прошедшее время + бы. Почему прошедшее?.. Речь же идёт о будущем, о желаемом будущем?.. «Я бы поехал». Значит, я желаю ехать-поехать?.. Или уже квазипоехал?.. Такого нет в других языках, всюду специальные формы, а тут… Тут тоже тайна души. Или что-то очень глубокое, мудрое, или просто лень новые формы выдумывать: пусть будет прошедшее с недоразвитым «бы» — и хватит, чего там… Пока я перемалывал эти ненужные, но очень важные для меня лингвомысли, женщина деликатно заглянула в свёрток и, взяв пирожок: — Можно?.. — начала его тихо жевать. — Конечно. Всё, что там… Мы уже… Зацени! Да, у Раисы почти такая же история, как у меня. В чём моя вина, что наци притащили чурека ко мне в номер?.. В чём её вина, что склерозники полезли на чердак и сделали там раскардак?.. Но… Почему не было замка на чердаке?.. Был бы замок — не полезли бы. У нас в Германии всё запирается. А на своём чердаке дедушка Людвиг приделал два замка — и сверху, и снизу, так что открыть могли только два человека одновременно, сверху и снизу, что было хлопотно, и, когда его осторожно спросили, зачем он это сделал, он объяснить толком не мог, сказал только: «Sicher ist sicher» [107] . Да, такие мы, немцы… Женщина перевела взгляд с пирожка на меня (глаза были с остатками туши): — Был, был замок на большом люке! Так они с другого, малого, люка полезли, куда наш дворник лазал до этого, что-то с проводкой было, чинил… И, видно, забыл крышку запереть, а они, пролазы, и пронюхали… А арестовали меня и вахтёра, как будто мы невесть кто, как будто мы не могли дома суда ждать… А вы как попали сюда? Я решил опять вспомнить о визе: — У меня виза не отрегистрирована… да… но скоро пустят… — Дай-то бог. А мне — сидеть. До девяти лет, говорят… Хоть половину, да придётся — трупы есть… А это — плохо! Если труп — всё, труба! — Трупы — очень плохо? — встревожился я, вспомнив об узбеке. Но «труба»?.. На что она намекает? А и Б сидели на трубе… Или Дахау?.. Раиса аккуратно оторвала край бумаги, вытерла губы (с остатками помады), подтвердила: — Да, когда трупы в деле — пиши пропало… — Что писать? Что пропало? — Придётся сидеть. А семья как? Муж и так на двух работах еле тянет… А тут еще я… Я вспомнил о спасительном штрафе: — А штраф… нельзя? Она шмыгнула носом и сказала что-то, мне очень не понравившееся: — Штраф — это само собой… «Как это — «само собой»? Это как понимать?» — не успел я встревожиться по-настоящему, как она еще больше сгустила мои опасения: — И штраф, и конфискация… Всё сделают — и еще срок дадут… Ах, сам чёрт ногу сломит!.. Я уж и не понимаю, что адвокаты говорят. То одно, то другое… Со страхом думая о своём, я машинально отозвался: — Да, адвокаты… Полковник тоже… юристы все… — Какой это полковник? — метнула она взгляд. — Тут который главный? Архипенко? Я взял себя в руки, приказал не болтать лишнего и стал отнекиваться: — Ахрипенько не знаю… Нет, другой совсем… В чёрном костюме… — Тот всегда в форме, брюхатый — не могу… И чего все эти милиционеры такие жирные, пузатые? — искренне спросила она. — Что, сидят много? Или жрут безбожно? Я хотел сказать, что одно другому не мешает, поэтому и пузонистые, но ключ застучал в замке и появился Саня. Вид у него был сконфуженный. — Это, того… Вас до утра в тюрьму увезти не могут — там свет потух и дверь не разъезжается, воронок выехать не может. Так что тут ночевать придётся, — сказал он женщине. — А тебе, Фредя… Или тут тоже ночевать, или к чеченам в камеру идти — там их двое, место есть… Что такое? К чеченам? Зачем? — Нет, нет, лучше я тут… на пару… на парах… — испугался я. — Что я, маньяк Фрицль, женщину потрогаю? Раиса, услышав слово «чечены», тоже забеспокоилась, замахала руками: — Да пусть он тут сидит, куда его туда, жалко, парень тихий, незлобивый, свои невзгоды у него… Он мне не мешает, места много, как-нибудь устроимся… Это было как масло масляное! Саня объяснил: — Да нет, это мирные чечены… у них свои заморочки бабловые… Рядом сидят, через стену. Ладно, понял. Как хотите. Я вам сейчас матрасы принесу. Принёс. А когда выводил нас по очереди в туалет, то я увидел, как в соседнюю камеру посыльный с надписью «ПИЦЦА» на спине вносит внушительную стопку разных картонок, в другой руке у него — пакет с жестянками и банками. Раиса Ивановна расстелила нам матрасы, себе — с правой стены, мне — у другой. Потом вытащила из своей сумы какие-то вещи, а одну — «вот жакет, вместо подушки» — плотно сложив, дала мне. А я, перед тем как лечь, накинул ей на ноги свою куртку. |