Онлайн книга «Толмач»
|
– Вообще-то они живы, но я с ними навсегда поссорилась. Это в моем сердце они умерли. Я опешил: – Ах, в сердце!.. Здесь не опера! Я уже сказал, что умерли, – зловеще прошептал я, подумав: «Если все бабы дуры, то эта, видимо, из самых больших…» – Ну, пусть тогда умерли, – согласилась она. – Когда, как?.. Он ждет ответа! – в панике подстегнул я ее. – Авария? – Она полувопросительно уставилась на меня. «Вот дуреха!» – разозлился я и перевел: – Да, говорит, в дорожном происшествии. – Когда? Где? – Тилле ждал конкретных данных. – На шоссе, в 1995 году, дождь лил, скользко было, они с грибами шли и под грузовик оба попали, – ответила Оксана, а я, переводя эту чушь, с холодком подумал, что вляпываюсь в глупое дело: зачем-то вру сам и вынуждаю врать ее, нарушая тем самым главные заповеди толмачей. Но, к счастью, Тилле удовлетворился этими данными и перешел к братьям и сестрам, которых не было, а я в душе зарекся вылезать с инициативами. – Есть ли родственники, бабушки-дедушки, дяди-тети? – продолжал Тилле. Оксана в замешательстве растянула локти по столу, уложила свою объемистую грудь на стол: – Неа, никого нет. Бабуня умерла, а дедушка в дурдоме сидит. Рехнулся после смерти бабуни: стал всюду в ее шляпке и с ее сумкой ходить… Из дому убегать… Вот и посадили. Отец сам повез и сдал в дурдом. – Когда? – А вот в прошлом году. – Как – в прошлом году? Вы же говорите, что ваши родители погибли в 95-м? – прищурился Тилле. Оксана растерянно захлопала глазами. Я смотрел в стол. Она, глубоко вздохнув, убрала со стола грудь и начала плести: – А… Э… Это… А это папа его раньше сдал, когда дедушка первый раз свихнулся и всех курей перерезал. Дедушка потом убежал из дурдома, а когда бабуня умерла, то он опять погнал и сам пошел в дурдом сдаваться… – Это тебя надо в дурдом сдать! – проворчал я, переводя этот бред слово в слово. Тилле сменил тему: – Дальше. Чем занимались после школы? Работали? – На бухгалтера училась, но потом не работала. Где работать, если бухгалтера со стажем голодают?.. Да, еще полгода в индейковедческой раболатории уборщицей отпахала… – Где? – Ну, у нас есть колледж битой птицы, при нем есть раболатория, где мясо индюшек под микроскопами смотрят… Мышца тазобедренного отруба… – Лаборатория? Индейковедение? Отруб? Бред какой-то! Но Тилле прервал нас: – За рубежом бывали? – В Турции и Чехии. – Чем там занимались? – Работала, – неуверенно сказала она и тише добавила: – На полях. Тилле, посмотрев на ее холеные руки, поморщился: – Руки что-то не очень для сельских работ… – Давно было. Зажили, – она спрятала ладони между колен. Тилле опять углубился в паспорт и спросил в конце концов: – У вас виза была в Чехию на три месяца, а вы уехали оттуда через три недели. Почему? – Начальник домогался… Сексуально, – ответила Оксана, уводя глаза в сторону. – Просили там убежище? – Там?.. А чего там просить?.. Там жизнь не особо лучше, чем у нас. Тилле закончил осмотр паспорта, переложил бумаги по столу, перешел к другой теме: – Как попали в Германию? Когда? Оксана рассказала, что на поезде поехала в Москву, работу искать, жила там у подружки, один раз в Ленинград смотались: «В этом, как его… соборе Исаака… ну, где маятник болтается, была…» – там случайно познакомилась с одним немцем, он тоже из Москвы на день на экскурсию приехал, по-русски немного балакал; вместе на «Красной стреле» в Москву вернулись, в купе выпили, она ему всю свою жизнь рассказала, он и посоветовал: «Езжай, мол, в Германию, там тебе помогут!» – и помог. Эта информация очень заинтересовала Тилле. Он выключил диктофон и спросил, знает ли она адрес, телефон и имя этого благодетеля и чего тот требовал за свою помощь. – Переспать, наверно, что еще? – вполголоса предположил я, не дожидаясь ответа, но Тилле настойчиво повторил: – Нет, нет, спросите. Может быть, он ее для проституции выписал. Такие случаи очень часты. И за такие вещи его посадить надо. Торговля людьми! Но Оксана ответила, что немец Гюнтер, телефон и адрес неизвестны, ничего от нее не требовал, после поезда позвонил и пригласил в ресторан, был очень вежлив, танцевал с ней вальс, на другой день взял паспорт, зашел в посольство и сделал визу на Германию, ничего за это не требуя… ну, почти ничего… – Почти?.. Как это понять?.. Она потупилась, покраснела: – Ну… Даже стыдно сказать… – Говорите, тут, как у врача. – Попросил, чтобы я ему разрешила свои ноги полизать… И еще что-то… Глупости, в общем. Он был очень хороший, добрый… Старичок уже, лет сорока… Даже билет на автобус купил и денег на дорогу дал. На этом автобусе и приехала сюда. Тилле усмехнулся, тихо сказал мне: – Ничего, мы этого Гюнтера найдем, он и будет ее возвращение домой и все издержки оплачивать. – Потом включил диктофон: – Расскажите подробнее, через какие страны вы ехали. – Да я и не знаю точно. Всюду не по-нашему написано. Через Польшу, наверно. До Франкфурта. А потом вот сюда, к подруге, она у нас в Харькове во дворе жила. У нее сейчас квартирую. – А чем вы вообще обосновываете свою просьбу об убежище? – с некоторым раздражением спросил Тилле. Я перевел и добавил, видя, что она опять впадает в коматозное состояние: – Важный вопрос. Соберись. Она встряхнулась и запричитала: – Жизнь заела. Там жизни нету совсем. Там я с голоду умру или в колодец брошусь. Лучше сразу в петлю или под поезд. Там жить страшно, защиты нет никакой. И жить мне негде. – Позвольте, как это «негде»?.. Вы сказали, что жили в Харькове с родителями, но они в 95-м умерли. Значит, у вас осталась квартира? Почему вы в ней не можете жить? – Там же родичи, – удивилась Оксана. – Они же умерли! – окрысился я, подумав: «Вот оно, пошло-поехало!.. Ложь сама себя клонирует!» – Ах да, умерли… – Она почесала в затылке. – А… А квартира в таком состоянии, что там жить нельзя. На ремонт денег нет. Все протекло. А по стенам – здоровущие трещины, опасно для жизни. Из трещин тараканы таращатся. Это правда! В последнее время я даже у соседа жила. Теперь пошли выяснения, что за сосед и сколько она жила. Оксана говорила то одно, то другое, путалась в датах, цифрах, адресах и в конце концов разревелась, сквозь слезы повторяя, что если назад – то лучше уж сразу в колодец или под поезд. |