Онлайн книга «Чертово колесо»
|
— Поехали. По дороге Нугзар оставил у портье адрес Норби с просьбой передать тому, кто будет спрашивать, и присовокупив десять гульденов. — А, такой Кинг-Конг, знаю! — вспомнил портье-оливка Сатану, пряча адрес в ячейку, а деньги — в карман. Тут же, среди сувениров, Нугзар увидел марки и купил несколько серий, чтобы заполнить ими альбом. Норби жил недалеко от Рембрандт-плейн, в двух шагах от «Кристи». Старая голландская квартира с высокими потолками и створчатыми окнами. В одной комнате лежал на матрасе Норби в наушниках. Выглядел он неважно, в комнате валялись пустые бутылки и пивные банки, стояла перегарная вонь. Ребята кое-как втолковали ему, что привели нового жильца, вот бутылка, вот деньги за месяц, все хорошо, все хоккей. — Дай ему пятьдесят, а потом еще пятьдесят, а то пропьет сразу, — посоветовал Нугзар. — Нет, у него все рассчитано — сколько он за один таг [99] в себя влить может. Даже где-то календарь у него висела. Эй, Норби, где твоя календарь? — А? Календер? — не понял тот, снимая наушники, откуда трещала скрипичная классика. — Оставь его, не ломай кайфа, на хер тебе календарь эта? — пожалел Юраш и понес чемодан и сумку в другую комнату. Нугзар осмотрел ее, потом ванную, кухню. Все было заброшено, грязно, но жить можно. Попросить О убрать тут, помочь ей… Он представил себя со шваброй и помойным ведром и усмехнулся: лучше бы Варлам Ратиани, крестный отец, этого не видел даже в страшном сне!.. Ребята чем-то грохотали, открывали окна, дверь на балкончик, приговаривая: — А чего, ништяк хата, хули там хуль… — Центрь города, не хуй собачий… — Жить можно, циммер большой. Кровать вот старый, ебаный кебан. Они закрыли дверь к Норби и сели за стол. Нугзар угостил их гашишем, они равнодушно посмотрели, отказались: — Дури не курим… Мы там, в Дюсике, про тебя спросили. Элтеры [100] говорят: «Да, слышали! Справедливый вор, в зоне его сильно уважали. С Антошей вместе правил…» — Антоша был золото-человек, — сказал Нугзар. — Мы с ним бок о бок семь лет пролежали. В палате на двоих в санчасти. Медсестры по утрам и вечерам морфием кололи… Такие чудесные времена… — Да ты чего… А сейчас да, беспредел… Люди совесть забыли — точняк, — сказал Васятка. — Вот у меня, прикинь, родич у фатера [101] пятьдесят тысяч марок занял и возвращать не хочет ни в какую. — Известно, блядина, — покачал квадратным черепом Юраш. Когда нас немцами признали, отцу много гельда [102] выплатили: за дом, за лагерь, за комендатуру, за то за се. Мы приехали, рты открыты, ничего не сечем, языка нет, а он, сука, тут уже давно, пообтерся, и просит: «Одолжи, дескать, под процент, твой гельд все равно в сберкассе лежит, пропадает. Дело открыть хочу, передвижной ларек с прицепом, вареными сосисками и жареной колбасой по праздникам ездить торговать». Ну, фатер и дал сдуру. Вот уже два года прошло — ни гельда, ни процентов. Сука Андреас! — Андреас? — Это тут он Андреас, а там Андрюшкой-Соплюшкой был… — пояснил Юраш. — Он, ебаный кебан, гельд взял и автосалон открыл, тысячи делает, а фатеру ни копья не вернул, паскуда!.. Не поможешь ли часом? Ты же вор с именем! Тебя он послушает! — вдруг пришло в голову Васятке. Нугзар прищурился, не знал, что сказать: деньги нужны позарез, но и продолжать старое он себе запретил. Сказать: «Я уже не вор!» — язык как-то не поворачивается… А кто же он, если не вор?.. И письмо… Оно написано, послано, слово сказано… Никто он, нелегал, чужак, иностранец… — Мне не с руки этим заниматься. Скоро приедет один человек, он вам поможет. — А, ну да, руки пачкать… Понятно… — закивали парни. — Скажи, когда кумпель [103] прибудет. Мы все подготовим. — Что именно? — А бонбу, — ответил Юраш, одергивая адидасовскую пижаму на мощных плечах. Васятка объяснил, что они решили соорудить из бабушкиного бандажа бомбу (по телеку показывали, как тротил вроде патронов в бандаж укладывать), обвязать его и, если гельд не даст, взорвать к херам собачьим. — Бикфордом. В арш [104] ему засунуть и поджечь. Самый верняк! «Зачем так хитро?.. Не легче ли по-простому, как обычно?» — подумал Нугзар, но ничего не сказал — это все его не касалось. Сатана, если захочет, пусть делает. Один грешник грешит против другого. Грешник грешника грехом глушит. Вдруг вспомнилось, как однажды цыганка сказала ему: «У тебя из одного глаза выглядывает Бог, а из другого пялится черт»… Сейчас надо глаз с чертом закрыть и смотреть только другим, Боговым… Что Нугзар и делает: ему понравилось быть вежливым, ходить по улицам и улыбаться, видеть ответные улыбки. От этого светлело на душе. В злобе человек задыхается, как пес в лае, а от спокойной вежливости душа нежится, увлажняется… — А что этот Андреас говорит, почему не отдает долг? — все-таки поинтересовался Нугзар. Васятка махнул рукой: — Гельдов нету, говорит. Расходы, то, се… — А почему проценты не платит? — И не стыдно, мол, тебе, родственнику, с меня проценты тянуть, кричит, падла. Я все сразу, мол, отдам. — Но в начале же был уговор о процентах? — Конечно, ебаный кебан! Я сам слышал — он раз пять приходил фатера улещивать этими процентами, уговорил на десять месячных… — Это сколько? — сипанул Юраш, мало друживший в детстве с письменными знаками. — Пятьсот, что ли… Или пять тысяч, хер его знает, — Васятка был тоже не силен в этих делах. — Ни разу, падл, не заплатил, хоть обещал каждый монат [105] домой приносить. Понял-нет? — За два года, кстати, солидная сумма набежала, — обронил Нугзар. — Ну!.. Так что имей в виду, Нузгарь… Отравы не хочешь? — Нет. — А нам разрешишь шваркнуться? А то гнетет уже рюкен. [106] — На кухне, чтоб я не видел и не слышал, — неохотно разрешил Нугзар. — Понятно-нет. Ты слез, а мы сидим плотняком. Малой вчера в ломке в Дюсике на машине столб снес к херам на хер. Чуть какую-то фрау не убило. |