Книга Чертово колесо, страница 149 – Михаил Гиголашвили

— Разрешите спросить, это… эта экспертиза… официальная или приватная?

— Неофициальная. А какая разница?

— Никакой.

И Моисей Абрамович нацепил на лоб вторую лупу, а Пилия наобум подал ему несколько колец.

Ювелир оглядел каждое, обнюхал, нашел пробу, посветил узким лучом особого фонарика насквозь.

— Все подлинное, — ответил он, возвращая кольца.

Пилия вытащил несколько вещиц из другого пакета.

Бормотанье, свет, отсвет, просвет, игра лучей, чистота, пробы — все подлинное…

Когда Пилия открыл пакет с серьгами, Моисей Абрамович сказал:

— Позвольте, я сам, — и, слепо покопавшись, вытащил несколько цепей. Осмотрел в лупы замочки, вязку, завитки, узоры.

— Старинная работа, французская… А это из арабского золота, дешевого, но подлинное… Все подлинное!

После осмотра цепочек Пилия сказал, чтобы ювелир взял себе одну — за работу.

— Спасибо!

И Моисей Абрамович выбрал, едва глянув, одну, не самую длинную и не самую заметную змейку.

— Сколько все это может стоить?

Моисей Абрамович снял лупы со лба, поправил кипу.

— То есть что — это? Тут много разного.

— Ну да, я и говорю.

— Все, оптом?.. Ну… Невозможно сказать на глаз. Надо осмотреть каждую вещь, оценить, потом сложить, получить общую сумму. И смотря кому продавать, и кто будет покупать. И где, и как… Ломбард даст одну цену…

— Ломбард исключен.

— Понятно. Ювелиры дадут другую цену. Простые клиенты — совсем третью…

— Но все — настоящее? — еще раз уточнил Пилия.

— Все, что вы мне показали, — уклончиво ответил Моисей Абрамович.

— А вас лично не заинтересует покупка этих вещей?

Моисей Абрамович обмахнулся белой тряпкой, лежащей на столе рядом с инструментами (щипчики, кусачки, колышки-пружинки):

— Надо посмотреть… Рассмотреть… Может быть.

— А в России это легко продать?

— Хоть на Луне. Смотря кому и за сколько.

— Ясно.

И милиционеры вернулись в машину, где раскрасневшийся от опиума Пилия прохрипел:

— Вот… И это еще на тысячи тянет… Но тут продавать опасно. Надо вывезти в Россию и там сбыть. Тут все ювелиры — стукачи. Не будем же мы по людям носить, предлагать?! Вот и дело первое появилось, а, Мака?

Игривая веселость охватила его — чемодан не давил, спал с души, и можно тихо начинать новую жизнь. Но Мака вернул его на землю:

— Надо к борову ехать.

— Вначале сумку нужно спрятать. И узнать, когда педик в сберкассе сумеет открыть счета и когда лучше всего принести туда деньги, чтобы он мог без спешки и пыли пересчитать и принять их.

— Надо сделать опись драгоценностей, — вставил Мака.

— И протокол обыска подписать! — пошутил Пилия, но Мака настаивал, чтобы описать, пронумеровать и после продажи вычеркивать.

— Умно. Учет и контроль! Так и сделаем.

Они завезли сумку к Маке домой и поехали в отделение. По дороге Пилия спросил Маку:

— Ты что-нибудь решил?

— О чем?

— Чтоб из органов уйти.

— Не думал еще серьезно. А ты?

— А я решил, — серьезно ответил Пилия. — Уйду в отставку по состоянию здоровья. А дальше видно будет.

— Ну, тогда и я уйду. Чего мне там без тебя делать? Сожрут они меня.

— Это точно.

Майор был у себя, копался в каких-то папках. Увидев друзей, побегал по их лицам поросячьими глазками:

— В чем дело? Что затеяли? Путч?

— Какой путч, Гурам Ильич? Что ты! Просто разговор есть, — ответил Пилия, садясь у стола (Мака расположился у окна).

— Да? О чем же?

— О долях. Где наши деньги за Амоева? — неожиданно для самого себя спросил Пилия, хотя это интересовало его сейчас меньше всего.

— Ах, вот что… Тридцать тысяч дали, попросили подождать, сорок тысяч еще собрать должны.

— А за дядю Михо? — продолжал Пилия.

Майор недовольно почмокал губами, отвел глаза:

— Тут дело трудное, большое… Пока Гватуа не выловим — ничего сделать нельзя.

Пилия со скрежетом придвинулся на стуле к столу. Майор безмятежно смотрел в ответ, не мигая.

— А с Бати как дела обстоят? Когда будешь деньги брать и отпускать? — продолжал Пилия.

— С каких это пор, господа офицеры, вы старшим по званию диктовать решили, что и как делать? — сухо спросил майор.

— А с тех пор, дорогой Гурам Ильич, как я решил подать в отставку, — сказал Пилия.

— Вот оно что… В отставку? Да ты в своем уме? — Майор встал из-за стола и захлопнул окно перед носом у Маки. — Зачем? Ты кадровый офицер, на хорошем счету. Чего тебе не хватает?

— Надоело в концлагере работать.

— Да? Ну и куда решил податься? В детский сад? — с насмешкой уточнил майор.

— В бизнес. Я сейчас на похороны дяди ездил. Он мне немного денег оставил, на пару ларьков хватит…

— Посмотрим, что ты запоешь, когда прихлопнут твои кооперативы, как клопов. А ты? — круто развернулся майор к Маке. — Тоже?

— Да, тоже…

Майор покачал головой, пожевал губами:

— Ну, предатели, хуже абхазов!.. Куда вам из органов? Обалдели? Тут вы защищены: погонами, местом, оружием, властью. А что такое ларечник, будочник? Плюнуть и растереть, как с этим Элизбаром случилось…

— С каким? — спросил Пилия.

— Да с цеховиком, отцом твоего стукача Кукусика, о котором я Маке говорил… Вот, в сводке по ОБХСС от сегодня, прошу… «Взят под стражу Э.Д. Кукушвили, владелец подпольных цехов одежды и обуви. Недвижимость опечатана, арестованный доставлен в следственный изолятор… Арестованы также директор трикотажной фабрики Долидзе… главный технолог… зав. складом… состояли в преступном сообществе… путем сговора…» Ах, черт! Не успели! Ушел иудей, улизнул!

Пилия и Мака переглянулись — еще одна гора с плеч.

— Опять евреи виноваты, — заметил Пилия.

— Нет, это мы виноваты, что тянули… — майор в досаде хлопнул ладонью по столу. — А евреи, кстати, всегда правы. У нас им хорошо живется: цехов понаоткрывали, кооперативов… У нас евреев не громили, это правда. Но не потому, что мы такие хорошие, а потому, что считаем себя выше всех, и поэтому нет оснований разбирать, хитрый ли ты еврей, или глупый пьяница-русский, или прижимистый армянин, или пронырливый татарин, или сонный грек…

Пока майор чертыхался, Пилия указал на сейф: