Книга Когда бог был кроликом, страница 34 – Сара Уинман

— Это почему же?

— Hy-у, — начала я, — вообще-то тут один мной интересовался. Но я поняла слишком поздно.

— Да? И что? Он не дождался и слинял?

— Типа того. Утонул.

— Ах, — сказала она.

— Его звали Майкл.

— Хорошо хоть тебя с ним не было, да? Иначе утонули бы вместе.

И она начала рыться в чемодане, явно не зная, что еще сказать. Такой уж была Рыжик: эмоции давались ей тяжело, она выражала себя, только когда пела. Отец говорил, что она поэтому и поет.

— Вот, — выпрямилась она и протянула мне очень красиво упакованную коробочку. — Я сама ее так обернула.

— Это мне? — замерла я.

— Ну а кому еще? Это кольцо.

— Ой!

— Его носила мама, а мне на палец оно не лезет, я слишком толстая. Ну я и подумала, что лучше отдам его тебе, — сказала она, не глядя на меня.

(Перевод: «Я тебя очень люблю и хочу подарить тебе что-нибудь, что мне дорого».)

Я открыла коробочку и увидела кольцо с бриллиантами и сапфирами, которые так и полыхнули мне в лицо ослепительными огнями.

— Но оно же такое дорогое, Рыжик! — ахнула я.

— Вот и носи. Лучше ты будешь радоваться ему сейчас, чем после моей смерти.

— Ох, я буду радоваться! Оно такое красивое. Спасибо тебе.

— Ну и ладно, — сказала она, а я почувствовала, до чего теплой стала ее щека, пока я целовала ее и говорила, как ее люблю и какая она замечательная; потому что так оно и было.

В этот раз в виде исключения Нэнси проводила Рождество не с нами, но мы ее простили, потому что она каталась в Гштааде на лыжах и лечила свое разбитое сердце при помощи снега, горного воздуха и женщины по имени Джульетта. После ланча мы ей позвонили и поблагодарили за подарки. Голос у нее был веселый (пьяный), и папа шепотом скачал нам, что мама, похоже, немного ревнует.

— Ну и что у нее есть такое, чего нет у меня? — слышали мы мамин голос из другой комнаты.

— Подружка, — по-видимому, ответила ей Нэнси.

Я оставила их всех в столовой пить бренди, заедать его мятными шоколадками и говорить о прошлом, а сама прокралась в холл, чувствуя под босыми ногами холод каменных плит. Это был момент, которого я ждала весь день, тихий момент, когда Дженни Пенни расскажет мне, как прошло ее Рождество.

Я всегда звонила ей в одно и то же время, после ланча, потому что Дженни Пенни была, наверное, единственным ребенком в мире, который в день Рождества просыпался поздно. Она говорила, что ей нравится полежать в кровати и подумать.

— Подумать о чем? — спрашивала я.

— О мире, о жизни.

— И о подарках?

— Нет, о подарках я не думаю, потому что всегда знаю, что мне подарят. Набор «Умелые руки», всегда лучше и больше, чем в прошлом году, — (вранье!), — и что-нибудь вязаное, что мама вяжет с июля.

Она провела с нами наше первое Рождество здесь, то легендарное Рождество, о котором мы потом долго-долго вспоминали. Она приехала поездом вместе с моим братом и привезла с собой только маленький чемоданчик со второй парой джинсов, сменой белья и страстной, давно сдерживаемой жаждой перемен. Она рассказала нам, что после того, как поезд проехал Эксетер, она все время стояла у окна и смотрела на рваную линию берега и на море, которого никогда не видела так близко, и брызги долетали прямо до ее отражения в окне, и она все время улыбалась до тех пор, пока море не спряталось за скалами и деревьями.

Когда она приехала, мы с ней побежали по газону вниз, и там она свалились в речку и так вопила от радости, что нам всем вдруг стало стыдно за нашу счастливую жизнь и незаслуженное и недостижимое для нее богатство. Даже когда ее вытащили из воды, дрожащую, с посиневшими губами и стучащими зубами, ее радость была так заразительна, что мы сразу же поняли: это Рождество станет незабываемым.

В ночь перед Рождеством мы за руку привели ее в темную гостиную, и она сама зажгла огни на елке, дрожа от восторга и волнения. Фонарики были самых разных цветов, форм и размеров, и, когда они все зажглись в темной комнате, сказка на мгновенье превратилась в ослепительную реальность. «В такой комнате должны сбываться все желания», — сказала она.

Ночью мы лежали в кровати, и она рассказывала мне, как загадала, чтобы однажды приехать и остаться с нами навсегда, а потом мы просто молча лежали и ждали, когда зазвенят колокольчики оленей, везущих подарки, и хотя мы, наверное, были слишком взрослыми, чтобы верить в них, мы их все-таки услышали, и я видела, как на ее лице расцветает чудесная улыбка, и которой не было ни капли цинизма, и была счастлива, что у меня есть брат и что он готов ждать на улице в темноте и холоде, чтобы позвонить в колокольчик и подарить ей радость. В то первое Рождество мы все старались подарить ей радость.

Следующим утром я разбудила ее очень рано, и мы прокрались вниз и там нашли большие наволочки, набитые подарками, и недоеденный пирог с морковкой и мясом, и остатки хереса в бокалах, и сажу на ковре у камина. Она стояла, словно прикованная к месту, и слезы катились у нее по щекам, и она сказала: «Санта-Клаус никогда раньше не приезжал ко мне. Наверное, он даже не знал, где я живу».

Я сняла трубку. Ее номер я помнила наизусть, со всеми этими повторяющимися пятерками и тройками он был похож на стихи. После двух коротких и громких звонков она ответила.

— Это я, — сказала я, счастливая, что слышу голос своего друга. — С Рождеством тебя, Дженни Пенни!

— Элли, я не могу долго говорить, — прошептала она.

Я ее едва слышала.

— Что случилось?

— Все очень плохо.

— Что?

— Нам надо уезжать, — сказала она.

— Когда?

— Сейчас. Скоро.

— Почему?

— Потому что надо.

— Я ничего не понимаю.

— Просто нам надо уехать. Ничего больше я не могу тебе сказать, мне не разрешают. Она меня не отпускает.

— Но куда вы едете?

— Не знаю. Мама мне не говорит. Она сказала, лучше, чтобы никто не знал.

— Даже я?

— Все, я не могу говорить. Она идет. Я тебе сообщу, когда мы туда приедем. До свидания, Элли.

Телефон замолчал, и мои последние слова уже никто не услышал.

Я позвала мать, оторвав ее от рождественского телевизионного марафона, такого же традиционного, как индейка и пирожки с мясом, и рассказала ей, что случилось. Она ничего не могла сказать наверняка, но, видимо, что-то подозревала.

— Нам придется подождать, — сказала она. — Когда они туда доберутся, то сообщат нам.

— Куда «туда»?

— В безопасное место.