Онлайн книга «Нас там нет»
|
Пьянство — да, это печально, это ну совсем ужасно. Но можно как-то перестать пить, тем более что все готовы тебе в этом помочь. Например, все время что-нибудь делать руками, в саду возиться, строить беседку, быть на виду у строгих людей, у моего дедушки, и сразу стыдно будет водку пить. Если это не помогает, можно попросить прощения и повеситься. Тогда уж точно насовсем пьянство прекратится. Смерть — да, это печально, наверно. Смотря для кого. Для тех, кто захотел умереть сам, это, может быть, даже радость, и они свободны теперь гулять душой, где захотят. А если человек не хотел умереть, болел и не справился, то ему, наверно, и умершему плохо, он там лежит в темном холоде земли, по родным горюет… Для тех, кто остался вокруг, — тоже всякое можно подумать. Кто-нибудь рад избавиться от врага, от фашистов например. Или неутешен, если кто-то любимый умер, тогда это горе насовсем. Даже если обняться с бабушкой и дедушкой, это может и не помочь в таком деле, как смерть. Сколько ни видь жизнь, сколько ни думай, летит она мимо со своим туманным, таинственным смыслом… * * * Когда смотришь кино про красивое, невозможно оставаться самим собой. Только там жизнь и бывает, она там развевается на ветру под нежную музыку. Как правило, счастье бывает в прошлых красивых временах, когда на конях скачут, чтобы шляпы с перьями, кружева и слезы. Душа летит куда-то и не верит своей реальной жизни, что вот это — всё, что дано: цыпки, кривой зуб, медяки, серая каша, штопаные чулки, пара кукол, плюшевый медведь и линялый заяц. Из временного счастья — липкое мороженое караулить, когда привезут, и домой донести, на рынок пойти, персиков купить, цветную проволочку найти, в пыли топать, носиться с визгами по двору и не думать. Не только возможности счастья ограниченны, но и возможности несчастья тоже. Вот, например, умереть в молодости от ревнивого выстрела, упав со скалы в море. Но не кверху ногами, чтобы платье задралось и штаны видать, а боком как-нибудь лететь красиво. И чтоб шляпа кружилась на ветру одна, без головы… Или на балконе под солнышком в цветах угаснуть тихо… в чепчике и пеньюаре, не перекоситься судорогой лица и не описаться, упаси бог. И чтобы птички пели или музыка печальная тренькала тихо… И чтобы все потом рыдали, винили бы себя навсегда и потеряли бы даже мысль о счастье. Ускакали бы на коне в леса и горы, уплыли бы на корабле в неистребимой печали. Перестали есть и пить, ушли бы в пустыню босиком. Ветер размазывал слезы по щекам… А всё уже, ничего не исправишь, не вернешь… Где-нибудь на скале могила осталась, крест или камень суровый, надпись про вечную любовь. Солнце, ветер, дождь над вечным покоем… А наутро встамши: опять некрасивые советские трусы, крысячьи косички с коричневыми бантами, манная каша, в школу по пыльной улице, русский язык, арифметика, а потом на музыку идти. Ну не знаю, что лучше… * * * Если посмотреть на жизнь из детства, но в перспективе на будущее, она вся состоит из «нет», «перестань-кривлятъся», «займись-делом», а если из «да» — то «да, но». Из всего этого крайне трудно понять, как извернуться, чтобы выгрызть такую вещь, как счастье. Взрослые не говорили о счастье самом по себе внутри, без других людей. Борьба, выращивание детей, победа, замужество, успех, помощь несчастным, легкая смерть, всё ради других — это были признаки счастья, не считая всяких коммунизмов, верной дорогой идущих товарищей и прочая. Но то, что мечтать надо о счастье среди ограниченных возможностей человеческого мира, — это уже было понятно. Только надо было уравновесить внутренний визг одобрением вокруг. Для осуществления счастья нужно выбрать правильную мечту как путь к нему. Можно было, конечно, оставаться в рамках варенья без пятничной бани или мечтать денежку в пыли найти и на мороженое потратить. Но такие вещи надо держать в тайне, такие мечты презираемы богами, бабушка всегда могла бы ответить, что денежку надо отдать бедным нищим, а если не мыться, то вши мое варенье уплетут, и вообще я умру от грязи раньше, чем варенье доем. Так что это было твердое «нет». Из «перестань-кривляться» и «займись-делом» уже можно было выгрызть что-нибудь путное. Вот наша соседка — богиня манекенщица — чем не мечта о счастье. Ей было позволено кривляться целый день, в этом ее работа и была, и ей деньги платили, так что это было еще и «заняться-делом». Оставалось только перевести мечту стать манекенщицей из всяких «нет» в какое-нибудь из «да». Из «да» была красота, это все любят, и одобряют, и стараются! Вот у нас есть уличный садовник, дедушка ему помогает с розами, потом садовник приходит чай пить, оставляет за дверью испачканные глиной галоши, а я их мою. Бабушка велит. Служу красоте. А манекенщицей буду служить красоте целую неделю, кроме выходных, да еще за деньги и приятней, без мытья вонючих галош. Красота — утешение и для нищих тоже, они же любят на бульварах спать, под сенью, и вообще розы нюхать. И легкая смерть возможна: ножки подкосились, упал с каблучков и «кирдык», как говорили во дворе. Ну конечно же, меня не одобрили. Оказывается, бабушка видит, какой я вырасту и что красоты не выйдет. Я помню, что она даже дедушке тайно плакалась, как такую неуклюжую замуж выдать… Но и соседку-манекенщицу тоже не одобряли, не буду передавать, что соседи про нее говорили. Бабушка ее всегда защищала от них, но и сама ее не одобряла. Не могут люди радоваться чужому счастью: такси к подъезду, цветы, разные мужчины толпой с подарками, шум, смех. Один раз даже дрались из-за нее во дворе, милицию вызывали и скорую помощь. Но я настаивала, и меня отдали в балетный кружок, чтобы скорей затмить сердце другой мечтой. Оно затмилось поначалу, но оказалось, что и тут мне не выгрызть счастья. Кто-то из предков нашей семьи был бегемот, и это передалось мне. Со временем я решила, что буду жить как требуется, а внутри буду готовиться выбрать мечту и постепенно, уже во времена взрослой свободы, воплотить ее в жизнь. Так я еще долго исполняла мечты других, посредственно или из рук вон плохо. Некогда было заниматься своей мечтой, выживать надо было среди чужих мечт. Но потом мне повезло. Я освободилась от детства и стала взрослой теткой. У меня родился мальчик-заморыш, но он выжил и выздоровел, он счастлив, и мы дружим в любви и согласии и с ним, и с его счастьем. Меня бросил один плохой муж, но потом я вышла за другого, хорошего, и живу в любви и согласии. У меня есть родные, друзья, и они живы. Я помню своих стариков светлыми слезами внутри. Я живу там, где мне вполне нравится жить. Я могла бы умереть гораздо раньше, а пока нет. |