Онлайн книга «Черная земляника»
|
— Блуждающий Огонек! — воскликнул кто-то. И другие подхватили следом: «Блуждающий Огонек!» Сначала Жермен себя не помнил от смущения, он словно ослеп и оглох, он не понимал, как это ему прежде удавалось ходить по земле. Но теперь, когда его любимая была рядом, когда его руки обняли ее талию, радость и смелость вновь окрылили его. Танцуя, он принялся разглядывать девушку. Его изголодавшиеся глаза жадно упивались ее чертами. Никогда еще он не видел ее так близко, и теперь сделал несколько открытий: на ее щеках золотились веснушки, точно первые звездочки в еще светлом небе; на нижней губе виднелась трещинка; на подбородке была ямочка. И еще он заметил, что ресницы у нее не рыжие и не белые, а золотистые, каким иногда бывает песок на берегу Роны… Вот почему вместо того, чтобы портить ее лицо, они придавали ему какое-то неземное выражение. Выражение ангела или демона? Жермену было все равно. * * * С этого дня они каждое воскресенье прогуливались вместе. «Гляди-ка, ему удалось приручить ее!» — говорили люди. Однако до свадьбы было еще далеко. Флавия никак не решалась дать согласие и находила множество предлогов, чтобы отодвинуть это событие. Жермен исходил от нетерпения: он так долго ждал ее! «Ты любишь меня, да или нет?» Она отвечала утвердительно, глядя ему прямо в глаза, но Жермену казалось, что она не видит его. «Ты как будто все время грезишь, — мягко упрекал он Флавию, — никак не пойму, что у тебя на уме». И, стараясь приглушить беспокойство, обнимал ее; в этот миг он забывал все. В будни ему случалось мельком увидеть ее в окне дома или на улице. Она таинственно кивала ему головой, покрытой, как у всех местных женщин, яркой, цветастой косынкой, завязанной под подбородком. В этих суровых краях с долгими зимами людям нравится носить пестрые ткани в цветочек, вышивать цветы на передниках и украшать ими, живыми, подоконники. Но для Жермена самым прекрасным, самым благоуханным цветком была сама Флавия. «Либо любовь полностью изменит ее и сделает доброй женой… либо Жермен обручился с призраком», — говорили деревенские мудрецы. В этих словах звучала легкая ревность мужчин, которым не повезло, да и девушек тоже. Покинутая Жюстина плакала, утирая слезы косынкой в пунцовых розах; ей приходилось ходить окольными путями, чтобы не встречаться с Жерменом. А Флавия все колебалась. «Похоже, она боится, — думал Жермен, — ну и странная же девушка!» Он был совсем сбит с толку. Однажды вечером он пришел к своему дяде, деревенскому кюре. Тот всегда благоволил к племяннику. «Он мне поможет», — надеялся парень. — Никак ты явился заказывать оглашение свадьбы? — с широкой улыбкой спросил кюре. — Да… Нет… Бедный жених никак не мог объяснить причину своего прихода. — А что у тебя не ладится? — Да вот… я из-за Флавии. — Ты сделал прекрасный выбор. — Оно верно… Но только мать у нее хворала… — Так теперь она здорова! — Именно что здорова… Священник ничего не понимал. — Конечно, это все выдумки Флавии, — продолжал Жермен с принужденным смехом, — может, ничего такого и нет, но она упряма, как черт… — Все женщины упрямы. — Так вот… чтобы ее мать выздоровела, она дала обет. — И что же она обещала? Парень вздохнул поглубже и наконец решился: — Она дала обет девственности. Дядя прыснул со смеху: — И поэтому ты ходишь, как в воду опущенный?! Не переживай, мой мальчик, она дала свой обет сгоряча, не подумав. Мы освободим ее от него, а взамен предпишем небольшое паломничество. — Ладно, — ответил Жермен, но вид у него был далеко не радостный. — Только вот какое дело: она за него держится… — Уж не хочет ли она нарушить его с тобой? — забеспокоился священник. — То-то и оно, что нет… — Ну, значит, она просто решила тебя подразнить. И пыльная сутана снова всколыхнулась от смеха. * * * Свадьбу назначили на последний день июля. Утром, десятого числа, о ней было объявлено перед проповедью воскресной мессы. После службы обрученные сидели под лиственницами. Флавия прошептала: «Как хорошо пахнет лес!» Жермен ответил: «Да, но ты еще лучше!» Склонившись к ней, он жадно вдыхал ее запах, покусывал щеки — слегка, только чтобы напугать. Потом впился поцелуем в губы. Флавия вырвалась, в уголке ее рта зарделась капелька крови. Жермен растрепал ее волосы и начал исступленно целовать шею, затылок; она больше не противилась, но он не видел, как потемнели ее глаза. Вдруг он воскликнул в порыве счастья: — Флавия! Теперь ты моя жена! — Нет еще. — Да мы же обручены, обратного хода нет! И он в восторге опрокинул ее на ковер из рыжей хвои. Но она яростно оттолкнула его и выпрямилась. «Надо же, она сильнее, чем я думал», — сказал он себе, и это ему понравилось. Флавия заговорила: — Знаешь, тот обет, что я дала… Гляди, я ведь не шутила. Уж коли я дала обет, то буду его держаться до конца. — Да ведь кюре освободил тебя! — Что ты понимаешь! Обет — дело святое. Жермен, счастливый, уверенный в себе, со смехом сказал: — Ладно, скоро ты запоешь по-другому. Все женщины на один лад… Но Флавия ответила: — Вы все увидите. Вспомнишь тогда мои слова. Жермен опять затосковал. Он сидел рядом с ней, безмолвный, убитый, не чувствуя, как сухие иглы впиваются ему в ладони. Но, вернувшись в деревню и увидев на фасаде Дома Коммуны свадебное объявление, он забыл слова Флавии. Он снова был настоящим мужчиной, силачом; он готов был горы свернуть. И вот наступил день свадьбы. Флавия сшила себе костюм из тонкого черного сукна с длинной бахромой на рукавах и юбке. На голове у нее высился пышный кружевной чепец с широкой черной бархатной лентой, расшитой золотыми нитями, яшмовыми бусинками и металлическими висюльками. Шейный платок ей не понадобился: ее рыжие волосы, собранные в круглый низкий шиньон и обрамлявшие темные плечи, сияли ярче любого шелка. Увидев ее в этом наряде, Жермен воскликнул: — Да ты прекраснее любой святой! Он думал о тех статуях святых в золотых нимбах, в сверкающих тиарах, что стояли у них в церкви, закутанные в тяжелые одеяния. Кюре был вне себя от радости: Флавия такая серьезная девушка; кто-кто, а она-то сумеет воспитать своих детей в любви к Господу! Он уже воображал, как они — дети Флавии — поют у него в хоре, обряженные в скуфьи и кружевные стихари… И их будет много — по одному каждый год. Она подаст добрый пример, она станет плодовитой матерью, в назидание другим, слишком скупым родителям. Поистине это благословение Божье! Как хорошо, что она не ушла в монастырь, вслед за сестрами; ее место в миру. Жермен — тот относился к религии весьма прохладно. Теперь жена обратит его к Богу и заставит почаще ходить в церковь. Да, все сложилось как нельзя лучше. |