Онлайн книга «Гипсовый трубач: Дубль два»
|
– Из поликлиники… – Из какой еще поликлиники? – Из районной, – смущаясь своей заурядности, сообщил автор «Кентавра желаний». – Из районной? У вас, вроде, своя была, писательская, у «Аэропорта»? Мой однокурсник там работал, жаловался: «Тебе хорошо – тебе коньяк несут, а мне дурацкие книжки с автографами. Не знаю, куда эту хрень девать!» – Отобрали поликлинику, – вздохнул Андрей Львович. – Кто? – Какие-то жулики. – Вот времена! Ну, пойдем, жертва бесплатной медицины! – Куда? – К специалисту. Ведя друга на второй этаж, Оклякшин по дороге расспрашивал, не слишком ли напился на вечере встреч, не нарушал ли в беспамятстве общественный покой, и вспоминал, как проснулся рано утром на диванчике в трактирной подсобке, куда его уложили отдохнуть. Еще он искренне восхищался бодрой живучестью Анания Моисеевича. – Когда стали выпускать, он ведь в Израиль уехал с детьми и внуками, а потом вернулся! Один. И знаешь, почему? – Не-ет… – Скучно, говорит, нет там масштаба! Вот ведь поколение! Железное! Нет, не железное. Титановое! А женился недавно, знаешь на ком? Держись за стену! На своей ученице-пенсионерке. Она его, оказывается, со школы любила и ждала, пока овдовеет. А у самой трое внуков. Посиди здесь! – приказал Пашка и зашел в кабинет, возле которого собралось довольно много пациентов. К двери была прикреплена золотая табличка: ЗАВЕДУЮЩИЙ ОТДЕЛЕНИЕМ доктор медицинских наук, профессор М. М. ШЕПТАЛЬ Писатель опустился на свободный стул, незаметно оглядел сидевших рядом людей и подумал, что все они, независимо от диагноза, кто раньше – кто позже, разлягутся по столичным и подмосковным кладбищам. Этот неизбежный финал, общий для всех, роднит и вон того цветущего мужика, раздраженно посматривающего на дорогие часы, и эту блеклую, высохшую женщину, которая никуда уже не торопится. И тут в кокотовском мозгу мелькнула странная мысль: а если на минуту предположить, будто сидят они здесь в очереди не за лечением, а за бессмертием! Да-да, за бессмертием! Допустим, нашли вдруг такое волшебное лекарство, панацею, только не всем она по карману. О, что тут начнется! Конечно, смерть – сама по себе жуткая несправедливость, но пока она неизбежна для всех, это уравнивает, утешает – и можно смириться. Все там будем! А если не все? Мир разделится на две касты: бедные останутся смертными, а богатые купят себе вечность. У Абрамовича будут не только яхты и «Челси», он к тому же еще никогда не умрет! Ну уж нет! Начнется даже не классовая, а межвидовая схватка за право на бессмертие, которого, как обычно, на всех не хватит. И тогда неудачники объявят войну вечности, потребуют отмены бессмертия – ради справедливости и тленного равенства. И, конечно, победят, как уже победили однажды бессмертных эллинских богов, променяв их на щуплого распятого Христа. Из кабинета вышел высокий желтый дед. – Ну, что сказали? – встала ему навстречу старушка, судя по неуловимым приметам, не жена, а рано увядшая дочь. – Доктор говорит: очень хорошие анализы! – клокоча мокротой, ответил старик. – Таких хороших еще не было! Следом за стариком выглянула молодая медсестра в туго перетянутом белом халатике: – Кокотов! – позвала она. – Я! – удивленно откликнулся писатель, непривычный к тому, чтобы в его фамилии правильно ставили ударение. – Зайдите! – пригласила девушка, глядя на него с особенным интересом. Андрей Львович боязливо покосился на очередь, ожидая протестов, однако неудовольствие, и то неочевидное, выразил лишь пациент с дорогими часами. Остальные, казалось, наоборот, испытали чувство облегчения оттого, что переступят порог неизвестности чуть позже. Шепталь был высок, лыс, подтянут и весел. Он и Оклякшин стояли у ширмы, отгораживавшей кушетку, и оба смотрели на вошедшего в кабинет с тем насмешливо-ободряющим выражением, какое, наверное, врачам выдают вместе с дипломом по окончании мединститута. – Мой одноклассник! – чересчур радостно отрекомендовал Пашка. – Не может быть! – воскликнул профессор и переглянулся с медсестрой, обращая ее внимание на утреннюю несвежесть заместителя главного врача по хозяйственной части. Девушка в ответ закатила глаза, давая понять, что обнаружила факт нетрезвости начальства еще раньше. Дернув плечиком, она уселась за стол и разложила перед собой бланки. – Писатель! – гордо добавил Оклякшин. – Неужели? И что же вы пишете? – Прозу. – Это хорошо. А стихи еще кто-нибудь сочиняет? – Сочиняет… – неуверенно ответил Кокотов. – Ну, вы меня успокоили! Присаживайтесь! – Шепталь показал на смотровое кресло, напоминавшее зубоврачебное, надел себе на голову обруч с прикрепленным к нему зеркальным диском и включил лампу. – И где же у нас выросла бяка? – В носу. Слева… – Не волнуйтесь – найдем! – доктор расширил ноздрю с помощью инструмента, напоминающего по виду никелированные щипчики, и сквозь увеличительное стеклышко заглянул в писательский нос. При этом лицо его приобрело то выражение, какое бывает у мастеров, исследующих сломавшуюся стиральную машину. – Не бойтесь! – Я не боюсь… – Ну, и правильно! Тэк-с, тэк-с… Ага, вот она. Поня-атно! – Шепталь скосил глаза на Оклякшина и чуть отстранился, давая и ему возможность заглянуть в проблемное отверстие. Пашка наклонился, нахмурился и тоже стал похож на специалиста по ремонту бытовой техники. – Вижу-вижу… – обрадовался он. Доктора озабоченно переглянулись, затем безмятежно заулыбались, а Оклякшин даже коротко хохотнул: – Я-то уж думал… – А что там? – подозрительно спросил Кокотов. – Пока ничего серьезного… – ответил Шепталь, быстро осмотрел правую ноздрю, уши и заодно пощупал пациенту шею. – Но для спокойствия сделаем соскобчик и отправим в лабораторию. Любочка, дайте кюретку! Медсестра подала ему блестящую стальную закорючку – и Кокотов вскрикнул от боли. – Потерпите! Всё, всё! Вот ватка! Прижмите! Любочка, записывайте: первичный осмотр, консультация, анализ на гистологию… А что, Евтушенко теперь в самом деле в Америке живет? – Да… – Странно для русского поэта… – А он вообще странный, – подхватила медсестра, внимательно глядя на писателя. – Его тут по телевизору показывали. Красный пиджак в синих розах и кепка с помпоном! Андрей Львович, сколько вам полных лет? – 46… – Надо же! – А что? – Хорошо выглядите. Адрес? |