Онлайн книга «Демгородок»
|
– Вот, леди, ваш сероглазый король! – Сержант с галантной издевкой кивнул на Мишку. – Он спрячет вас в своем замке. А я, как верный вассал, буду ходить дозором и охранять вас от драконов… – Спасибо, – еле слышно проговорила она. В кинобудке Мишка усадил девушку на диванчик, который благодаря интендантской дальновидности можно было разложить в обширную двухспальную кровать, если, конечно, отодвинуть в сторону ящик с песком. Потом достал электрический чайник, налил из крана воды и вставил штепсель в розетку. – Чай будешь? – напрямки спросил он, полагая, что свинопасу обращаться к принцессе на «вы» как-то даже и неприлично. – Буду, – кивнула она. – Спасибо вам… Из зала доносились настолько разнузданные звуки, что даже думать о ситуации, в какой они издаются, не хотелось. Мишка поменял бобины и заварил чай. – Звать-то как? – спросил он девушку и снова почувствовал себя алешкинским подпаском в обществе благородной девицы. – Пятьдесят Пять-Б… – Ну, это ясно… А на самом деле? – Лена… – Миша… – Я знаю… Не вставая с дивана, она дружески протянула ему узкую ладонь. Деликатно пожимая ее, он почувствовал, что кончики Лениных пальцев, ну, просто ледяные. – Англичане говорят, холодные, как огурец! – улыбнулась она. – А у нас говорят, руки холодные, зато сердце горячее! – Может быть, и так, – погрустнела Лена. – Только теперь это ни к чему… – А тебя сюда никто на аркане не тянул, – заметил Мишка, разливая чай по кружкам. – У папы сердце… И спазмы мозговых сосудов… – На черта же он с такими мозгами в политику поперся? – Он хотел, как лучше… – Уже слышали, – усмехнулся Мишка и протянул Лене дымящуюся кружку. – Я ведь не знала. – Она подняла на Мишку грустные глаза. – Я в Англии жила. Я там в Кембридже училась… – Лена машинально выговорила «Кембридж» по-английски. И это почему-то особенно возмутило Мишку. – Ну, конечно, Новосибирский-то университет далеко! Кембридж поближе! – Он нарочно выговорил «Кембридж» так, будто произошел тот от слова «кембрик», а сам Курылев не офицер, а типичная отечественная пьянь-темень в исполнении сатирика-русофоба. – Я там писала диссертацию об Уайльде! – точно не замечая измывательства, ответила Лена и подула на чай. – Ну, ясное дело: Василий Иванович Белов для вас не фигура! Вас только голубые интересуют! – В сердцах саданул Мишка и понял, что хватил лишку. – А почему вы так со мной разговариваете? – спросила Лена, холодно глянув на осведомленного ассенизатора. – А как мне с вами разговаривать? – Как с человеком. – А вы думали с вашим папашей о том, что я человек, когда кусок колбасы штуку стоил? Когда мне зарплаты на три дня хватало, а потом хоть сапоги жри?! Вы думали, когда страну, как мацу, на куски ломали?! – Спасибо за чай. – Лена поставила кружку на табурет и встала. – Ну, понятно: это же не «липтон», это всего-навсего «Цветок российской Аджарии»! – Нет, не поэтому. – А почему? – Он горячий, – ответила Лена и заплакала. Мишка пожал плечами, опустился перед табуретом на колени и подул в кружку, но не рассчитал – несколько чаинок вместе с кипятком попали ему в глаз. – Ух, е-е-елки мота-алки! – Что с вами?! – испугалась она. – У-у-ю… Вот ослепну теперь, и выгонят меня с работы! – завыл Мишка, жмуря невезучий глаз. – Подождите! Дайте я посмотрю. Я осторожно… Внимательно сузив глаза и приблизив свое лицо к курылевскому, так что стало слышно ее дыхание, Лена сначала осторожно осмотрела возможные повреждения, а потом теперь уже теплыми, а не холодными пальцами легко стряхнула чаинки с зажмуренного века. – По-моему, ничего страшного. Можете открыть глаз. – Боюсь! – Не бойтесь! – Свет! – воскликнул Мишка. – Я вижу свет! – Миша, вы мне нарочно разрешили прийти сюда, чтобы поиздеваться? – вдруг спросила Лена. – Нет, не для этого. – А для чего? – Жалко мне тебя – вот для чего… – ответил Мишка и снова почувствовал себя свинопасом, повстречавшим на дороге босую, оборванную, попавшую в беду принцессу. – Рехнешься ты здесь со своим папашей! – Я знала, на что шла! – гордо вскинулась она. – Знала? – глумливо изумился Курылев. – Да! – Да-а? – Нет, не знала… – тихо ответила Лена и снова заплакала… Мишка тяжко вздохнул, щелчком послал в кусты докуренную до полного ничтожества сигарету и поймал себя на том, что ощущает в душе и теле какую-то пустоту, или, если выражаться по-военному, некомплектность. Звучит, конечно, нелепо, но зато точно. Это опущение теперь всегда появлялось у Курылева, когда он долго не виделся с Леной. «Похоже на любовь, – поднимаясь, чтобы выключить насос, подумал Мишка. – Юрятин узнает – убьет!» Изолянт № 85, в прошлом знаменитый редактор популярного еженедельника, счастливо улыбаясь, бросился вытаскивать из ямы кишку. – Господарищ оператор, – отдышавшись, предложил он. – Свежую газетку посмотреть не желаете? Еще никто не видел… – В дом заходить не положено! – строго ответил Курылев, чтобы только отвязаться. – А я сюда принесу! Я мигом… Дело в том, что на общем собрании обитателей Демгородка изолянт № 85 был почти единогласно избран главным редактором стенной газеты «Голос свободы», которая после мягкого нажима генерала Калманова стала называться просто «Голос». Делалась газета с размахом – 1, 5 м х 3, 5 м. А оформлял ее, между прочим, один из самых высокооплачиваемых в мире художников, придумавший в свое время нашумевший стиль «посткоммунистической идологии». Суть этого стиля, даже точнее – метода, сводилась к тому, что художник привозил из подмосковного пионерского лагеря, скажем, гипсового пионера, вставлял ему в руки, скажем, переходящее знамя областного совета профсоюзов и называл все это, например, «Идологема 124/6Х-9», а потом продавал за сумасшедшие деньги на аукционе Сотби. Взяли художника в тот самый момент, когда он в тайно нанятой мастерской – владелец сразу сообщил куда следует – заканчивал свою новую работу, призванную отразить его, абсолютно неверное, понимание произошедших в России перемен. Это была бронзовая статуя адмирала Нахимова, выкрашенная в красно-коричневый цвет и испещренная бесчисленными строчками, повторявшими на 24 языках одну-единственную фразу: «Над всей Испанией безоблачное небо». Кстати, саму статую он задешево купил на Украине, где к тому времени уже заканчивалась замена москальского пантеона на свой, кровноприсущий. Но справедливости ради нужно сказать, не всегда вражьи статуи валили с пьедесталов и ставили свои кумиры, иногда ограничивались переименованием: так, известный памятник гетману Хмельницкому в Киеве был в целях экономии объявлен памятником гетману Мазепе… Когда адмиралу Рыку сообщили о творческом проступке знаменитого художника, он посмеялся, поиграл своей серебряной подзорочкой и молвил, пусть, стало быть, в Демгородке поживет, пока по-правдашнему рисовать не выучится, а то ведь чужое пакостить – дело нехитрое… |