Онлайн книга «Работа над ошибками»
|
– Ну, ничего, ещё что-нибудь для ребят придумаете. Отвлекать их надо от улицы, от потребительства, от западного влияния… Дети добрее, честнее нас, взрослых! – Валерий Анатольевич возмущён поступком Лебедева. Требует для него гражданской казни! – расшифровал туманную фразу Расходенкова мой руководитель. – Родительская общественность возмущена, – подтвердил папаша, – а вы пытаетесь замять дело! Это идёт вразрез с требованиями реформы. – Вы о реформе пришли разговаривать? – зловеще спросил Стась. – Я мыслю комплексно, – сознался Расходенков с той продуманной раскованностью, какую наблюдаешь у телевизионных комментаторов. – Реформа начинается с учителя! И я не отделяю случившееся в нашей школе от… – Реформой, Валерий Анатольевич, – перебил я, – могут назвать или не назвать какое-нибудь событие только потомки или историки. Все остальное – мероприятия… Конечно, за исключением денежной реформы… – Странная позиция для советского учителя! – спокойно удивился родитель. – Нормальная позиция, – на всякий случай уточнил я. – И нам, и вам ещё нужно заслужить, чтобы нашу сегодняшнюю работу назвали реформой. – Боюсь, детям самим придётся вступиться за своё достоинство. По-моему, вы недооцениваете гражданской зрелости современных подростков! – предостерёг Расходенков. – Боюсь, мы недооцениваем гражданской незрелости некоторых родителей! – в тон ему ответил я. – Тогда нет ничего удивительного, что именно у вас в классе произошёл этот возмутительный случай. И дело тут не только в вашем скромном педагогическом опыте! – твёрдо глядя мне в глаза, сообщил принципиальный папаша. – Кстати, я навёл справки: из газеты вы ушли не по своей воле. Коллектив отторг! «Коллектив отторг» – так говаривал мой бывший шеф о сотрудниках, которых выдавил из редакции. Фоменко слушал наши словопрения с недоумением: он ещё ничего не знал о письме, сочинённом этим криворотым златоустом. – Кстати, Станислав Юрьевич, – Расходенков сочувственно посмотрел на директора, – в прошлом году я предостерегал вас, что Лебедев не способен работать с детьми, что он злобно необъективен. А вы, помнится, тогда поддержали Максима Эдуардовича. Кто же, выходит, прав? – Оценки вашему сыну мы не повысим! – отрезал Фоменко. – Все, что могу сказать! – Не надо передёргивать! – возмутился Расходенков, и его рот уполз куда-то за ухо. – Я вас ни о чем не просил и справедливого отношения к своему ребёнку добьюсь в другом месте! А мы, родители, так радовались, когда выдвинули молодого директора, но, видимо, бывают кадровые ошибки… – Что вы имеете в виду? – на лице у Стася выступили пятна. – Я имею в виду, Станислав Юрьевич, что в школе грубо попирается детское самоуправление, принимаются на работу учителя, не понимающие смысла реформы, наконец, доходит дело до рукоприкладства! Полагаю, соответствующие инстанции заинтересуются этой чудовищной ситуацией… – Уходите! – закричал Стась, топая ногами. – Или я вас вышвырну вон! – Удивительный такт! – усмехнулся папаша, вставая, и я понял, что даже вдвоём мы не сможем выставить его из кабинета. – Слава богу, в нашей стране к письмам трудящихся относятся с особым вниманием. – Ну, и… – крикнул Стась, но я успел схватить товарища за руку, понимая, как он посоветует Расходенкову использовать будущее заявление в инстанции. Когда мы остались одни, Фоменко подошёл к сейфу, вынул боржоми, сжевал какую-то таблетку и сказал: – Удивительная сволочь! Восточной борьбой занимается! Все, что могу сказать… – А почему, собственно, негодяй должен быть лысым, маленьким и суетливым? – удивился я. – Вот собака! – не унимался Стась. – Торговаться пришёл! Письмами пугает… Письма он писать умеет, кляузник! Шумилина я предупрежу, а вот если он в райком партии побежит? – стратегически рассуждал мой руководитель. – Не побежит, он поумнее ход придумал – от имени класса письмо в роно написал… – Откуда ты знаешь? – У ребят отобрал. На машинке отпечатано. Очень грамотное. Про тебя слова есть… Оказывается, ты поддерживаешь с Максом «внеслужебные отношения». – Давай сюда! – Стась нетерпеливо протянул руку. – Я им вернул. – Зачем? – Они мне сами отдадут! – неуверенно ответил я. – Экспериментатор! Инженер детских душ! У кого письмо? – Да пойми же, нельзя отбирать – Расходенков только этого и ждёт! Надо переубедить ребят… – Письмо должно быть у меня, – непререкаемо ответил Стась. – Понимаешь? Делай, что хочешь – убеждай, разубеждай, переубеждай! – иначе будет скандал на весь город… Усвоил? – Да. Но ты не вмешивайся! Я сам… Фоменко выскочил из-за стола, повернулся ко мне спиной и с грохотом распахнул окно. – Не учителя, а сплошные Макаренки и Песталоцци! – пробурчал разъярённый руководитель, когда я покидал комнату… В школе кипела перемена: между резвящимися детьми с независимым видом дружинника прогуливалась дежурная по нижнему этажу Полина Викторовна, возле раздевалки, смущённо отколупывая от стены гусиную кожу краски, млел в обществе своей плечистой десятиклассницы Володя Борин, а прямо напротив директорского кабинета совершенно случайно фланировал Расходенков, и на его губах играла шпионская улыбка… После шестого урока я подошёл к кабинету химии, остановил разбегавшийся девятый класс и объявил, что завтра будет собрание. – Вы зря стараетесь – у нас самоуправление! – откровенно сказала Челышева, разглядывая в зеркальце нежелательные образования на лице. – Очень хорошо, но я пока ещё ваш классный руководитель! – Вы уверены? – удивился Расходенков. – Уверен! – жёстко ответил я. – Поэтому попрошу до завтрашнего дня никаких глупостей не делать, иначе будет очень плохо! Вы меня поняли? – Разгул школьной демократии, – мудро заметил Бабкин. Шеф-координатор посмотрел на меня с сожалением и принялся накручивать на пальцы свои кудри. – Так мы идём сегодня к Чаругину или нет? – громко спросил я, повернувшись к Ивченко. – Идём, – ответил он, оглядываясь на ребят. В школьной столовой я застал Гирю, – держа в руке раскидистый букет роз, она возмущалась, что всем учителям печёнки хватило, а ей, как всегда, не досталось. – Давай, я тебе свою отрежу! – огрызнулась буфетчица Таня, собирая помощницу Тоню для прибыльной торговли с лотка. – Я свинячью печёнку не ем! – прямо ответила Гирина. – А сегодня и не было говяжьей! – простодушно пожала плечами Таня. Я сидел за столом, ел суп из маленькой детской тарелочки с надписью «Общепит» и горевал. Мне было совершенно ясно, что ребята, узнав о моем визите к Стасю, оскорбились. |