Книга Да. Нет. Не знаю, страница 18 – Татьяна Булатова

– С каких это пор ты стала интересоваться происходящим вокруг?! – неожиданно для нее не остался в долгу заметно осунувшийся Коротич.

– Это не я, – вспыхнула Аурика. – Папа хотел тебя видеть. Ему, видишь ли, не хватает партнера для игры в шахматы.

– Передай Георгию Константиновичу, что я обязательно его навещу.

– И все? – у Аурики странно сжалось внутри.

– А что еще? – потемнел лицом Миша.

Девушка разочарованно промолчала, чувствуя определенную враждебность в свой адрес:

– Глаша тоже о тебе все время спрашивает, – произнесла она через минуту.

– Спасибо ей, – только и ответил Миша и опустил голову.

– Слушай, Коротич, – вдруг смилостивилась Аурика. – Ну, я понимаю, что ты на меня обижен. Но ведь это не я исчезла в неизвестном направлении.

– Если бы исчезла ты, мне, правда, было бы легче.

– Чего? – Аурика не поверила своим ушам.

– Мне было бы легче, – еле выдавил из себя Коротич и снова опустил голову, словно стыдясь собственной смелости.

– Да что это такое происходит?! – возмутилась она и подошла к нему ближе. Парень отшатнулся, ударившись спиной о деревянную конструкцию. – Что ты от меня шарахаешься?! Я что, такая страшная?!

– Ты красивая, – выдохнул Миша и смутился.

– Т-т-ты, т-т-ты, – начала заикаться Аурика и автоматически сделала вперед еще один шаг.

– У меня отец умер, – буднично сообщил Коротич и все так же, не поднимая головы, переступил с ноги на ногу.

– Ка-а-ак? – ахнула Аурика и неожиданно для себя искренно огорчилась. – Давно?

– Скоро месяц.

– А почему же ты не сказал?

– А зачем?

– Ну, мы вроде как товарищи, – замялась девушка.

– Мы не товарищи с тобой, Аурика, – грустно улыбнулся Миша и покраснел. – Никогда не были. И не будем, – поторопился добавить он.

– Мне очень жаль, – протянула она к нему руку и как-то очень по-доброму коснулась его плеча.

– Испачкаешься, – буркнул Коротич и отодвинулся в сторону.

– Ну и ладно, – чуть слышно произнесла Аурика. – Ничего страшного.

– Точно.

– Придешь?

– К Георгию Константиновичу? – уточнил Миша, страстно желая услышать в ответ, что не только к Георгию Константиновичу. Аурика, набычившись, молчала, почувствовав, чего от нее хочет Коротич. И ей хотелось сказать, что не только к нему, но дурацкая девичья гордость не давала ей раскрыть рта. С Мишей у нее не было связано никаких приятных воспоминаний. Наоборот – одно раздражение от его скованности и не по возрасту присутствующей стеснительности. Да и потом, он даже внешне не был ей приятен: блеклый, словно пылью подернутый. Но все равно его было жалко, и Аурика выдавила из себя:

– Почему только к папе? Вообще заходи. Только не приноси своих научных журналов: все равно читать не буду. Скучно.

«И сам ты весь скучный до невыносимости», – захотелось выпалить ей, но она удержалась и протянула Коротичу руку в знак примирения.

Миша смутился, вытер о штаны обе ладони, внимательно на них посмотрел, но руку девушке пожать не решился.

– Я приду, – пообещал Коротич и сдвинул брови, отчего его лицо приобрело на редкость свирепое выражение. – Пойдем, провожу.

По коридору они шли в почтительном расстоянии друг от друга: Миша впереди, Аурика на шаг сзади. «Как два верблюда», – подумалось девушке, и она еле удержалась от того, чтобы не рассмеяться в голос.

– Слушай, Коротич, ты меня стесняешься?

– Почему? – опешил Миша.

– Ты бы еще на пять метров вперед от меня отскочил!

– Ничего я не отскочил: я тебе дорогу показываю.

– А то я ее не знаю. Не провожай дальше, а то увидят, – поддразнивала его Аурика, чем вводила в еще большее смущение.

– Ну и что?

– Будут думать, что я твоя девушка.

– Ты, конечно, не моя девушка, но я был бы не против, – в очередной раз осмелел Миша Коротич и обернулся к Аурике: – Хотя нет. Я – против. Против категорически. Больше всего на свете не люблю самонадеянных папиных дочек, убежденных в том, что если вокруг мир и существует, то исключительно для них и ради них.

– Тебе виднее, – не осталась в долгу оскорбленная Одобеску и неожиданно чмокнула своего провожатого в щеку. – Не забудь умыться, Коротич! Я же ядовитая, как и все папины дочки.

– Всенепременно! – прокричал ей Миша сверху, наблюдая, как та спускается вниз по лестнице, а потом чуть слышно добавил, потирая горящую от поцелуя Аурики щеку: – Я не против.

Известие о возвращении Коротича так вдохновило барона Одобеску, что он окончательно утратил покой:

– Рад. Очень рад, – повторял он все время, удивляясь самому себе. Этот юноша как-то неожиданного для самого Георгия Константиновича запал ему в душу, хотя их встречи можно было бы пересчитать по пальцам. «Десяток-другой сыгранных партий, а вот на́ тебе – скучаю», – признавался Глаше барон и радовался, как дитя, известию дочери о том, что она нашла этого «дурака Коротича» и «дурак явится». Во всяком случае – обещал.

Он и правда выполнил свое обещание, простояв не менее получаса в тот дождливый августовский вечер под окнами дома в Спиридоньевском переулке, так и не решаясь войти в помпезное парадное.

– Стоит, – объявила Георгию Константиновичу Глаша и аккуратно поправила портьеры.

– Где? – спохватился Одобеску и подскочил к окну.

Долгожданный гость торчал на тротуаре с букетом астр и с перевязанной бечевкой коробкой в руках.

– С цветами, – выдохнула Глаша.

– Вижу, – подтвердил Георгий Константинович и тут же добавил: – Золотинке не говори.

Глаша с пониманием кивнула хозяину и снова поправила портьеры, смахнув с тяжелой ткани какую-то невидимую ниточку.

– Тише, – шикнул на нее Одобеску. – Увидит.

Испуганная Глаша тут же испарилась из гостиной, укрывшись в кухне, где с волнением подошла к окну, чтобы снова удостовериться: стоит ли? Коротича внизу не было. «Неужели ушел?» – огорчилась женщина и, в задумчивости подойдя к раковине, включила воду – бухнула колонка, и в гофрированной трубе страшно загудело. Глаша вздрогнула, так и не привыкнув за много лет пользования к приветствию кухонного дракона. «Того и гляди, на воздух взлетим», – в который раз подумала женщина и выключила горячую воду – колонка натужно застонала.

– Гла-а-аша! – донесся до нее голос Аурики. – Мы сегодня ужинать будем?

– Будем, – себе под нос ответила женщина и загремела посудой. «Не решился, бедненький», – сделала она вывод и снова метнулась к окну: вдруг – там?..

Вместо «там» оказалось, что «здесь». В дверь позвонили. Глаша не тронулась с места, хотя в доме Одобеску дверь гостям обычно открывала она.