Книга С птицей на голове, страница 70 – Юрий Петкевич

— Сегодня приснились, — начала Фрося, — мордовороты. На скамеечке, — показывает, — вот здесь. — Подходим к ларьку. — Очень хочу куриную ножку, а в этом ларьке продают копченых кур. Даже деньги есть, — открывает кошелек.

— Ты успела получить пенсию? — спрашиваю.

— А как же, — говорит, — я тебя сегодня угощаю, а то у тебя, Юра, никогда нет денег. Одну курицу, пожалуйста, — достает из кошелька деньги.

— Через полчаса будет готова, — говорят из ларька. — Будете ожидать?

— Через полчаса… — с разочарованием протянула. — Не будем, холодно ведь, а что еще у вас есть?

— Пицца с грибами, пицца с сыром, пицца с ветчиной… На витрине смотрите.

— Гамбургер — это вкусно?

— Очень вкусно, попробуйте, можно одну порцию на двоих.

— Да, пожалуйста, одну, — говорит. — Попробуем, только разрежьте пополам.

— Обязательно. — Продавщица берет нож.

— Мордовороты приснились… — продолжает Фрося. — А с неба опускают лестницу…

— Кто опускает? — спрашиваю.

— Одиннадцать рублей, — говорит продавщица.

Фрося подала сто, ей обратно продавщица протягивает восемьдесят девять — по рублю; Фрося пересчитала сдачу и спрятала кошелек в сумочку. Из окошечка на картоночках подают две половинки порции. Не люблю, когда все перемешано, а она любит.

Попробовала.

— Вкусно, Юра, — говорит.

И я откусил. Когда есть хочу, все вкусно.

— Продолжай, — прошу Фросю.

— …Лестницу, — повторяет она, — а на скамейке с краю оставалось место. Я присела — рядом самый большой и страшный мордоворот; обняла его, а ты усмехнулся.

— Куда ты идешь? — спрашиваю.

— Переходим дорогу, — удивляется Фрося.

— Ты не видишь, что милиционер на автобусной остановке у всех подряд проверяет документы?

— Ну и что? — говорит. — Я их не боюсь. Потом ты дал мне банан, я начала есть…

— Ну так я боюсь! — хотел прошептать, но так получилось, что заорал — и побрел по улице наискосок.

Канаву, на дне которой черные трубы, уже засыпали, но асфальт не положили. Мороз сковал грязь в колеях; иду, спотыкаясь о замерзшие комья глины. Откусывал от гамбургера и жевал, с каждым шагом оглядывался, пока Фрося не догнала меня.

— Но это был не банан, а дым ; когда я распечатала шкурки, он буквально повалил, и я его ела, ела, торопилась съесть — он ускользал изо рта. Я ела его и заплакала, а ты украдкой смеялся и катался на качелях на дереве. Листья с деревьев осыпались охапками, а за ними опускали с неба лестницу. Я съела дым, и меня раздуло; тогда ты взял меня за руку, мы вошли по ступенькам в загс; я и оттуда из окна увидела, как лестница раскачивается, как качели…

На морозе гамбургер остывал, и пальцы озябли, я быстро его съел, а Фрося, позабыв про свою половинку, продолжала:

— У меня загорелся лоб, я его — к бетонному полу. Ты скорее на второй этаж в женский туалет, а я сбросила туфли, чтобы ты не услышал, как ухожу; на цыпочках к выходу — едва разминулась с двуглавым орлом…

Я не вытерпел и говорю:

— Ешь, холодный — невкусно, а у тебя сегодня праздник.

— Да, — согласилась она, и — с набитым ртом: — Очень хотела есть и укусила двуглавого орла — теперь знаю, что у них куриные ножки…

— Ешь, ешь, — повторяю.

А она еще:

— Как больно было взбираться босиком по железной лестнице! Потом встретила очень галантных кавалеров в синих халатах и сверху еще помахала тебе.

— А вот, — показываю, — и фонтан, подожди меня, — смотрю на часы, — здесь.

— Ладно, — заметно погрустнела.

— Ешь, — говорю.

Перехожу на другую сторону улицы. Один фонтан солидный, а два — поменьше; я заглянул: немножко снега на донышках, как в вазочках мороженое. Прошелся по кругу и оглядываюсь на Фросю. Стоит и держит перед собой гамбургер. Показываю ей зубы — сам будто ем. Она меня поняла и — откусила, а я вздохнул, прохаживаясь вокруг большого фонтана.

Не могу стоять на месте. В который раз смотрю на часы. На другой стороне улицы Фрося жует холодный гамбургер. Холодный, наверно, совсем невкусно. Прыгаю. Перед фонтаном ступеньки. Одни — скользкие, лакированные; выбираю те, которые выщерблены. Пока прыгал — небо затуманилось, посыпался снег, и Фрося съела гамбургер, смотрит на меня — и я невольно смотрю на нее; по выражению ее лица вижу: какое у меня лицо — и отворачиваюсь. Навстречу дует, на глазах от ветра слезы — тут за моей спиной Фрося поскользнулась на лакированной ступеньке.

— Что случилось? — оглядываюсь.

— Все на меня смотрят, — показывает на прохожих, — они копируют все мои жесты, каждое движение, потом интерпретируют: каждый по-своему, и в меня эти «копии» возвращают.

— А ты не смотри на них, — говорю, — смотри на меня.

— На тебя больно смотреть.

— Пусть будет так, — загрустил, — но это лучше, чем на них.

Побрела назад; только я оглянулся — уже затерялась в толпе; небо приобретает странный серо-буро-малиновый оттенок, и снег начинает сыпаться разноцветный, искрится и сверкает, — когда мне кажется, что они, все они видят, какое у меня лицо, и я не знаю, куда его деть.

Отвернулся от них; тут Маша замахала мне издали — с той стороны, откуда не ожидал, и я спешу к ней навстречу. Она прижала руки к груди и рассыпалась в извинениях, затем выхватила зеркальце — от зеркальца зайчик задрожал на ее лице.

— Все на месте, — говорю, — можешь, Маша, не сомневаться.

— Нет! — Щеточкой по ресницам.

— Да! — утверждаю.

— Я проспала, — объясняет.

Смотрю на часы и удивляюсь:

— Ты поздно ложишься?

— Нет, — отвечает, — ложусь нормально, но долго не могу уснуть.

— Я, — вспоминаю, — тоже сегодня никак не мог уснуть.

— Даже не позавтракала, — жалуется. — Давай чего-нибудь перекусим.

Перешли на другую сторону площади, к вокзалу.

— Зайдем на минутку — погреемся, — говорит.

— Почему у тебя одна рукавичка? — спрашиваю.

Сначала приятно было в помещении погреться, потом пришел поезд — в одну минуту пассажиры нанесли снега, он растаял, на полу под ногами замешалась грязная каша, а под нею блестели мраморные плитки, на которых легко можно поскользнуться.

Вышли из вокзала, Маша увидела в киоске булочку.

— Хоть раз укусить… — и она так улыбнулась мне, как тогда, когда я покупал конфеты и сказал про дырку в сумке, и — опять у Маши ямочки на щеках.